Казачий край

Сахаров Василий Иванович

Сотня моих казаков из охраны уже в седлах. Партизаны ожидают только меня, а я ожидаю отпущенных мобилизованных дядьков и, забрав их с собой, снова в обход Екатеринодара, отправляюсь на Пашковскую. Напоследок, я оглядываюсь назад и в темноте весенней ночи, глаза сами нащупывают белый и приметный домик штаба Добровольческой армии. Превосходный ориентир для вражеской артиллерии, отмечаю я для себя, подхлестываю своего жеребчика нагайкой и, во главе сотни, выезжаю в редко холмистую степь, раскинувшуюся вокруг города. Не успеваем мы отъехать от ставки Корнилова и одной версты, как к нам присоединяется Покровский и его охрана из горцев. Генерал-майор

пристраивается рядом, а его охрана смешивается с моей.

– Хороши джигиты?
– начиная разговор, спрашивает Покровский и машет рукой за спину.

– Вайнахи?
– спрашиваю я в ответ.

– Да, половина ингуши, половина чеченцы.

– Мои не хуже.

– Не спорю.

Покровский замолкает и в лунном свете разглядывает меня, я поворачиваюсь к нему, и так же, всматриваюсь в лицо этого человека. Так продолжается с минуту, и я киваю на его новенькие погоны:

– Быстро ты в чине вырос, штабс-капитан.

– Нормально, время такое. Да и ты, как говорят мои казаки, совсем недавно еще подъесаулом был.

– Это так, - я оглядываюсь вокруг и спрашиваю: - Как ты, с добровольцами, ладишь?

– Да ну их к бесам, генералов этих царских. Гонору много, планов еще больше, а толку нет никакого. Приказать они умеют, а вот что-то самим сделать, это проблематично. Да и так, между нами постоянные трения, то погонами моими попрекнут и подденут, то нашу самостийность задирают.

– Например?

– Хм, например стишок: "И журчит Кубань водам Терека - я республика, как Америка".

– Забавно.

– В том-то и дело, что забавно, пока, в то время, когда они еще не окрепли. Что дальше будет, когда столицу у большевиков отобьем, вот это интересно будет.

– Раз интересно, то можно и обсудить эту тему. У меня есть думка, и у тебя имеется, сложим одну к другой, глядишь, что-то интересное и получится. Поговорим подробней?

– Давай, - соглашается новоиспеченный генерал-майор, - путь не близкий, а разговор с понимающим человеком, дорогу делает легкой и быстрой.

Два часа, пока наши кони бок о бок шли к расположению отряда Покровского на севере города, мы разговаривали о будущем, делились мнениями о том, что творится вокруг и, как мне кажется, я понял, что за человек этот молодой генерал-майор. Во-первых, он умен и честен. Во вторых, энергичен и чрезвычайно честолюбив. В третьих, крайне жесток к врагам и мстителен. В четвертых, по большому счету, ему все равно, кому служить, и если бы так сложилось, что судьба свела его с большевиками, то он воевал бы за них, и в этом, он чем-то напоминает товарища Сорокина, который сейчас сидит в Екатеринодаре. Однако, Покровский на нашей стороне, а большевиков ненавидит люто. Пока, он выполняет приказы добровольцев, хотя, как и любой лихой человек, желает свободы и воли, и ждет того дня, когда его спустят с короткого поводка, и он сам будет выбирать цели для уничтожения и сам станет ставить себе боевые задачи. В чем-то, он напомнил мне Чернецова, но в отличии от него, Покровский не был политиком и стратегом, и там, где донской герой препятствия не заметил бы и решил проблему походя, этот генерал, наворотит горы трупов, и оставит позади себя только выжженную дотла землю и горящие дома.

Расстались мы около полуночи и, напоследок, Покровский сказал:

– Хороший и редкий ты человек, Черноморец.

– С чего бы это?

– В тебе идея есть, ради которой ты и воюешь.

– А в тебе?

– У меня иное, ненависть к большевикам

и желание втоптать всю эту шваль туда, откуда она выползла. Это тоже идея, но на ней долго не протянешь, так как сжигает она человека как спичку, - Покровский прервался, помедлил и, ощерившись, как волк, добавил: - В случае если добровольцы на тебя накинутся, я тебе помогу, так что делай, что задумано и знай, что в случае беды, ты можешь рассчитывать на меня.

– Как и ты на меня, генерал.

– Тогда, удачи тебе в завтрашних боях, - усмехнулся Покровский, резко развернул своего коня и, в сопровождении горцев, наметом умчался в сторону своих сотен.

"Да уж, - подумал я, - с какими только людьми судьба не сводила, а таких как этот, еще не встречал".

Глава 16

Екатеринодар. Апрель 1918 года.

Первое апреля, вчера погиб командующий Добровольческой армией Лавр Георгиевич Корнилов. Смерть пришла к нему в виде тяжелого гаубичного снаряда, посланного пристрелявшимися красными артиллеристами в прекрасный ориентир, отчетливо и ясно видимый кирпичный дом белого цвета в поселке Гнадау. Один выстрел, одно попадание, одна смерть, и огромное уныние в рядах добровольцев. Сегодняшний день, третий день штурма кубанской столицы, должен был принести нам окончательную победу, а в итоге, не принес ничего. Как закрепились еще тридцатого марта за вражеские окопы на окраине города, так и сидим в них, поскольку сломить отчаянное сопротивление красногадов пока не можем.

Я шел по траншее и оглядывал пластунов, ведущих перестрелку с красногвардейцами. Настроение у казаков пока бодрое, но окопная жизнь не для них, еще сутки-другие, и начнется надлом, а там большевики подтянут подкрепления, и будет нам очень худо. Понимаю, что нельзя останавливаться, что надо продолжить наступление, но один только мой отряд его на себе не вытянет, а если и сможет сломить сопротивление большевиков, то понесет огромные и невосполнимые потери. Нужны одновременные удары со всех направлений, и они намечались, но погиб Корнилов и на время, добровольцев охватила апатия, да и покровцев его смерть сильно подкосила. Сейчас командование Добровольческой армией принял Деникин, хоть какая-то, а замена Лавру Георгиевичу. Он пытается навести порядок в своих частях и поднять боевой дух личного состава, но когда генерал сможет этого добиться, не ясно. Черт! Что делать!? Как поступить!?

– Господин войсковой старшина, - рядом со мной остановился молодой казачок лет шестнадцати, посыльный при моем временном штабе.

– Что такое?
– я машу вестнику рукой, чтоб пригнулся, и сам присаживаюсь на пустой снарядный ящик, лежащий в траншее.

– Меня войсковой старшина Ловягин прислал. К Пашковской подошли два эшелона с казачьими войсками.

– Кто именно и сколько?

– Кавказский отдел, Лабинский и сотня екатеринодарцев, всего полторы тысячи пехоты и батарея трехдюймовок. Ловягин спрашивает, куда их определить.

Задумавшись, я принимаю решение, все же рискнуть и постараться провести самостоятельную атаку на центр Екатеринодара, но не в день, как это обычно происходит, а в ночь. Решение несколько спонтанное, и его еще придется прорабатывать, но лучше такое, чем просто сидеть на окраине и ждать подхода к товарищу Автономову подкреплений.

– Передай Ловягину, пусть оставит их в резерве, и сам никуда не отлучается. Через полчаса вернусь к штабу, и думу будем думать. Давай, бегом назад.