Казачий край

Сахаров Василий Иванович

Смеркалось, автомобиль Чернецова сбавил скорость и начал кружить по ярко освещенным центральным улицам города. Для меня, как человека, недавно выбравшегося из весенней военной грязи, все здесь было непривычно и то, к чему местные жители уже привыкли, мне было в новинку и бросалось в глаза. Где-то кипели жаркие бои, гибли люди, а по вечернему Ростову, в сопровождении отлично и богато одетых дам, фланировали сотни офицеров и годных в строй граждан. Кафе, рестораны, казино и множество разных увеселительных заведений, люди выпивают, веселятся, смеются, проигрывают состояния, купаются в шампанском, и все это вызывает во мне только одну ассоциацию - "пир во время чумы". Как эти люди не понимают, что опасность не исчезла, а только

отступила? Как они не понимают, что не время для беззаботного веселья? Что происходит, и за что бились те, кто погибал в Новочеркасске? За эту шваль, которая, спасая свои жизни, набежала со всей России в Ростов?

Мы молчали и только смотрели на то, что происходит вокруг. Так продолжается полчаса и, кивнув в сторону группы подвыпивших офицеров, которые в обнимку с несколькими чиновниками, шли по улице и распевали "Боже царя храни!", Чернецов произнес:

– Красные отступили, страх исчез, и мразь выползла из подвалов. Здесь им хорошо, играют в "оппозицию" и фрондерствуют, ждут добровольцев Деникина и мечтают о том, что вскоре каждый из них получит под командование полк и с ним войдет в Москву. Толпа уродов, которую необходимо не только презирать и ненавидеть, но и давить.

– Так в чем дело? Ты главком, отдай приказ и уже завтра, эти граждане будут сформированы в исправительные дружины и направлены на фронт.

– Всему свой черед, полковник Черноморец, всему свой черед. Пока, смотри на этих людей и запоминай. Будет день, будет приказ, и твоя бригада очистит город от всей этой мерзости.

Глава 18

Новочеркасск. Май 1918 года.

Джигитовка прошла очень хорошо и запомнилась зрителям надолго. Огромное поле, вокруг него личный состав трех полков и моей бригады, тысячи людей, а в центре почетные гости. Выезжают восемь десятков наездников, и начинается показ их мастерства и умений. Рубка лозы, подъем предмета с земли на полном скаку, взятие барьеров, скачка, стоя и вниз головой, прыжки с лошади на лошадь и построение пирамид по ходу движения. В общем, наезднической команде было, что показать, поскольку группа у нас уже была готова и состояла из молодыков Кавказского отдела, которых их наставник Сухорочко, тренировал по полной программе.

В конце полуторачасового представления, казаки выстроились перед почетными гостями, и атаман Назаров, в сопровождении генерала фон Крецера, прошелся вдоль всего их строя и каждому, вручил золотой жетон в виде подковы с надписью: "За джигитовку, Особая Кавказская казачья бригада, 11.05.1918." Помимо этого, наставник молодых казаков, повышенный в чине до подъесаула Сухоручко, получил особый подарок, офицерскую шашку отделанную серебром. В итоге, все довольны, гости и личный состав частей получили зрелище, а лихие наездники памятные подарки, которыми можно гордиться и которые, порой, ценились гораздо выше медалей.

Гости укатили вершить великие дела, а у нас началась реорганизация частей. Впереди было еще множество боев, и к ним необходимо готовиться. Насчет полков Ермоленко и Топоркова не знаю, у них своя епархия, вызывали с Кубани приписанных к их частям казаков и доукомплектовывались по штатам Великой войны. У черкесов то же самое, кабардинцев отправили домой, поднимать свой народ на борьбу, а я занимался делами моей бригады, которых было очень и очень много.

С утра и до самого позднего вечера я мотался из одного места в другое, то посещал Донской военно-промышленный комитет, то военный лагерь под Персиановкой, то в Ростов ездил, то к Чернецову в Новочеркасск. Как итог моих трудов, через две недели, бригада превратилась в образцовую регулярную часть. Состав странный и необычный, два конных полка, четыре четырехорудийных артиллерийских батареи, одна гаубичная и три полевых, один пластунский батальон и дивизион бронепоездов в количестве трех штук. Подобной части

не было пока ни у кого, но у меня бригада не простая, а Особая, приспособленная для сражений Гражданской войны лучше, чем какая либо иная.

Личный состав я получал из лагерей Донской Молодой Армии, молодежи, готовой драться хоть с кем и идти за пределы Дона, пластунов набирал из добровольцев и присланных мне с Кубани подкреплений, а два бронепоезда являлись вкладом города Екатеринодара и его рабочих в общее дело борьбы с большевизмом. Красные были разбиты, жизнь продолжалась и кубанские рабочие, в свое личное время, модернизировали захваченные у врага бронепоезда "Большевик" и "Борец за Свободу", сформировали для них команды, и после этого, направили в краевое правительство прошение передать их в подчинение Константина Черноморца. Видимо, рабочие запомнили, как во время штурма кубанской столицы я приказал партизанам не бесчинствовать в их отношении и относиться к ним как к нейтралам. Краевое правительство их прошение удовлетворило, и теперь, Демушкин отвечает не за один бронепоезд, а за три. Не сказать, что терской казак этому рад, но назначение командиром дивизиона он принял.

Так, моя бригада была полностью укомплектована, снаряжена и готова к боям. Требовался приказ, а его пока не было. Оппозицию давить было рано, как сказал Чернецов, требовалось заручиться согласием атаманов на зачистку Ростова от всей той гнили, что в нем скопилась. На внутренних фронтах заканчивалась очистка территории от вражеских партизан, и с этим справлялись отдельные особые сотни. На внешнем фронте, временное затишье, 1-й Донской корпус Денисова и 2-й Донской корпус Мамантова держали границы Войска Донского, и вперед не шли. Впрочем, как и красные, собиравшие в кучу свои рассеянные отряды. Единственно, где происходили серьезные сражения, это на территории Черноморской губернии, где красные дрались отчаянно, и в Баталпашинском отделе Кубанского Войска. Однако и там, и там, победа была близка, а потому, моя бригада временно не востребована и отдыхает. Мы стояли в палаточном лагере под Ростовом и ждали новостей.

Такое положение дел продолжалось до конца мая, когда я был вызван на происходивший в Новочеркасске военный совет Донской армии. На него собрались все самые значимые военачальники и командиры Войска Донского, включая прибывших с фронта генералов Денисова и Мамантова. Все как положено, за исключением одного, присутствия затянутого в армейский мундир офицера с погонами полковника, с тонким и гордым лицом, раздвоенным подбородок и пенсне на глазах. Так я впервые увидел Михаила Гордеевича Дроздовского, отряд которого, совершив беспримерный марш в полторы тысячи километров из Ясс на Дон, 15-го апреля вступил в пределы Войска Донского.

Сейчас это отличнейшая воинская часть стояла в Персиановском военном лагере, и было в ней более полторы тысячи штыков. С одной стороны, это нам подмога, а с другой, в офицерской среде дроздовцев витало мнение, что необходимо присоединиться к Добровольческой армии. Учитывая, что это усилит наших возможных противников, а именно так с недавних пор мы стали относиться к добровольцам Деникина, верховную власть Дона это не устраивало и что делает на этом совете полковник Дроздовский, я не понимал.

Все прояснилось в самом начале заседания, когда Назаров объявил, что с этого дня, добровольческие части Дроздовского входят в состав Донской армии как ее гвардейская пешая часть. Как мне стало известно позже, атаманы смогли убедить полковника в том, что с нашими полками в Москву он доберется раньше, чем с корниловскими. Опять же, Краснов учел, что Михаил Гордеевич являлся отъявленным монархистом и намекнул ему, что кто освободит старую русскую столицу, тот сможет повлиять на будущий государственный строй. Дроздовский все понял очень правильно и свое желание стать под руку Деникина, который ратовал за демократию и свободы, отставил в сторону.