Казачка. Книга 1. Марина
Шрифт:
Таким вопросом задавался Дима Заманский, когда узнал о Мишкиной свадьбе.
— Взрослые дяди ломают судьбы своих детей… А взрослых — ломают жизненные обстоятельства.
А сама Марина тот субботний день провела с Аркадием Борисовичем Савицким.
Аркадий Борисович был холост. Жил он вместе с совсем уже старенькой мамой в трехкомнатной «сталинке» на Комсомольском проспекте — рядом с метро «Парк культуры». Там же во дворе был у него и гараж, где стояла знаменитая дедушкина «Победа». А еще была у Аркадия Борисовича дача. Километрах в сорока от Москвы по Минскому
Там то и сомлела Маринкина душа.
У них на юге нет таких красивых речек… Леса такого нет. Так, разве что — лесополоса. Но ведь это — совсем не то. А тут, с одной стороны березовая роща почти вплотную приступила к крутому бережку. И Десна, еще в трехстах шагах выше по течению — такая веселая в просматриваемом до песчаного дна быстром беге ласковой воды, за плавным изгибом, вдруг углублялась в задумчивости, окаймленная березами, украшенная белыми лилиями и пронзительно желтыми кувшинками по темной таинственной глади.
Маринка купалась, а Аркадий Борисович в классической для дачников соломенной шляпе прям из довоенного черно-белого кино, майке и холщовых штанах с сандалиями на босу ногу — ревниво наблюдал за ней. За такой пронзительно гибкой в своем торжестве природы прекрасной юности. Наблюдал и думал про то, что может еще и не все в его жизни кончилось, и отвесит ему судьба еще счастливых дней…
А Маринка купалась — отводила душу.
Она вытаскивала покорного Аркадия Борисовича на моцион вела его вдоль реки, и гордо входила в теплую прозрачную воду там, где расположился большой пляж, где купалась местная дачная молодежь и заезжие — на машинах — москвичи. Она шла в воду, провожаемая оценивающими взглядами мужчин, с их присвистываниями и прицокиваниями — «вот эт-то да, ай да хороша, девица»… Она выходила из воды, и подхватив с травы свое платьице, шла по бережку — к березовой рощице. И там… И там, молча посидев на траве, снова входила в воду, плавала между листьями кувшинок, испытывая какой то таинственный восторг от неожиданных прикосновений невидимых водорослей или таинственных рыб к ее бедрам и животу.
А вечером они шли гулять по поселку.
И такими странным и неестественными показались ей вдруг их с Савицким отношения. Вот у чьей то калитки собралась кучка местной молодежи. У одного транзисторный магнитофончик. У другого парня — гитара. Девчоночий смех… И мальчишки оценивающими взглядами провожают ее — Маринку. А она идет с этим пожилым пятидесятилетним дачником… И он говорит что то интересное. Про звездный свет. Про Эммануила Канта. Про генезис интереса интеллигенции к научной фантастике…
Мальчишки возле калитки, что с гитарой, на такие умные речи, конечно не способны. Им бы все хихоньки да хахоньки. Но Маринке вдруг отчаянно захотелось вернуться к тем ребятам, которых они с Савицким оставили только что позади… Вернуться и влившись в их компанию, пойти на всю ночь куда-нибудь на бережок. Попеть у костра. Пострелять глазками на юного гитариста. А может и целоваться потом с этим гитаристом семнадцати годов.
А Савицкий? Ведь он не просто так обхаживает ее вот
Сколько раз уже говорила себе, не поеду больше к нему. Неудобно. Он деньги тратит. Он надежды какие то питает. И от этого растет ее моральный долг.
Что же ты, — скажет он потом, сразу не ушла, а каталась на дачу, пользовалась, отдыхала, пила, ела?
А она — девочка такая наивная — глазками — хлоп-хлоп, — не думала я ничего такого плохого. Думала, вам со мною тоже интересно…
Интересно ему!
Ему интересно не разговаривать со мной, а разглядывать меня, да мечтать.
Так что, мы вроде как и в расчете.
По честному бартеру.
И потом, Маринка все же ловила себя на подленькой такой мыслишке, что… А может и выйти за него?
Дача под Москвой в красивом и престижном месте. Машина старая? Так у него деньги есть — купит и новую. Квартира в центре.
Доцент?
Говорит, что докторская почти готова.
И прописка московская.
И место в аспирантуре потом…
А надо ей это?
А надо ли ей это точно?
И все же так хочется побежать к тем ребятам. Которые с гитарой и магнитофончиком.
Это как в раннем детстве, когда с папой и мамой еще — ходила она в гости к их друзьям где были одни взрослые… А тянуло ее на улицу, где соседские ребята — ее сверстники в казаки-разбойники играли.
Так и с Савицким.
Вот выйду за него… Вдруг выйду за него… Буду ли я ему верной женой?
А сам то он что об этом думает?
Они шли и шли. Савицкий с осторожной робкой деликатностью держал ее под локоток. И все говорил-говорил… Про пьесы Сартра, про романы Камю… И теребил ее локоть.
А Мишка, тот всегда к груди лез напролом…. Мишка.
И этот ведь, поди мечтает тоже.
У мостика через ручей. У узкого такого мостика, опершись на перила стояли пять или шесть пацанов. Не москвичей. Не дачников. Местные — их сразу видно.
Курили.
Савицкий напрягся весь. Она по электричеству его пальцев на ее локотке это почувствовала.
Один из пацанов длинно и витиевато выразился. Матом. Причем с намеком. На их с Савицким отношения.
И ничего…
Савицкий на минуту только замолчал.
А потом, когда они прошли шагов сорок, как ни в чем ни бывало, продолжил про Сартра и Камю.
Нет!
Нет! — подумала Маринка.
Никогда!
Никогда она с ним не будет.
Никогда.
Думала она в тот жаркий субботний день. В тот самый субботний день, когда в полутора тысячах километров южнее — ее любимый готовился к первой брачной ночи. И не с ней. А с нелюбимой девочкой Галей.
………………………………………………………………………………..
— Ах, Москва! Сколько нежных девичьих сердец очерствело здесь — ради тебя, Москва! Ради того, чтобы породниться с тобой — Москва, сколько девочек, нарушая природный порядок — пало в объятия скучных, пропахших валидолом стариков!