Казак Дикун
Шрифт:
— Где я тебе все это возьму? — кричал возмущенный Чернышев. — Мне подобных денег никто не отпускал.
Собокарь выплеснул другое недовольство:
— Почему ты поверил доносителям, будто я много порционного вина продал и набил себе карман деньгами? То ложь.
Чернышев взорвался, толкнул хорунжего в грудь:
— Иди прочь, не бузотерь.
— Я и не бузотерю, правду ищу.
Полковник приблизился к Собокарю и, склонившись к самому его уху, сдавленным голосом приказал:
— Снимай саблю, ты позоришь честь офицера.
Из палатки командира Собокарь вышел без сабли и сразу стал жаловаться, что он, старый
Дождь в Усть — Лабинской лишь изредка покапал, смес
тился куда-то в сторону, на юго — запад. Солнце вновь залило светом всю цветущую зеленую степь, только кое — где прихваченную летним увяданием.
— Поднять колонну в поход, — распорядился Чернышев, расстроенный стычкой с хорунжим. — До наступления вечера успеем прийти в Васюринский курень.
Июль — макушка лета. День, что год. Тянется долго. В Усть — Лабе же команда к движению была подана после обеда, до заката солнца оставалось еще много светлого времени. Всем не терпелось поскорее добраться до Васю- ринской. А уж Федору Дикуну и его землякам — вдвойне и втройне. Федор будто наэлектризовался от ожидания встречи с Надией, ее отцом и матерью, с бывшими голов- кивскими соседями и знакомыми.
Прикубанский шлях довел колонну до кордонного поста Редутского, где на высоком кургане стояли два трехсаженных, уже посеревших от непогод пограничных столба. С западной стороны столб имел надпись «Кавказское наместничество», другой, с восточной, оповещал: «Черноморское войско».
— Наконец-то, — со вздохом облегчения громко произнес Дикун, обращаясь к васюринским односумам, — Еще чуть — чуть поднажмем — и мы в своей округе.
С таким же настроением шли в тот день к Васюринс- кому редуту Никифор Чечик, Прокоп Орлянский, Марк Бондарь, Семен Дубовской и другие приписанные к нему казаки.
По единственной васюринской улице, что будто полу- рогом опоясала западную оконечность кубанской излучины с крутым берегом, перед заходом солнца пропылило стадо коров, ведомое усатым пастухом с длинным плетеным бичом, возле которого мелко трусила лохматая собака. Казачки развели по хлевам и уже подоили своих буренок, но солнышко еще не закатилось за горизонт. Пахло травами, парным молоком и еще чем-то родным и близким, что только можно уловить обонянием в крестьянском селении. На двух окраинных сторожевых вышках еще маячили фигуры караульных; для пластунских ночных залогов вблизи караульных землянок, по рвам и кустам, еще свой час не наступил.
И тут, словно по чьему-то сигналу, селение огласили два коротких желанных слова:
— Казаки идут!
Люди высыпали на улицу, проворные мальчишки уже со всех ног мчались навстречу колонне черноморцев, свернувшей с екатеринодарского шляха на короткий васюрин- ский тракт. Над колонной птицей взметнулась походная песня:
Ближний бой и дальний Не в новинку нам.
Деды передали Славу казакам.
Гей, гей славу казакам.
И, уже проходя по самому центру селения, походники завершали песню упругим, плотным обвалом:
В Запорожском войске Трусам места нет.
Нам друзья по — свойски —
Сабля и мушкет.
Гей, гей сабля и мушкет.
При угрозе новой За край отчий свой Казаки готовы Встать стальной стеной.
Гей,
Объятия, слезы, радостные и горестные восклицания — все слилось у людей в одну общую гамму чувств, как только походники остановились возле вновь построенной церкви. Многие не возвратились — по ним казачки плакали в голос. Тем, кто остался живой — от всего сердца шли слова привета и любви родных и близких, всей громады. Без внимания не оставались не только земляки — васюринцы, но и все их друзья — товарищи из других куреней. Жители наперебой звали к себе служивых на ночлег.
— Ходьте до нашей хаты, — то там, то здесь гомонила толпа, плотным кольцом окружив воинов — черноморцев.
Чернышев не стал сдерживать душевный порыв васю- ринцев. Подозвав к себе старших офицеров, распорядился:
— Не препятствуйте гостеванию. Только у обоза и штаба поставьте часовых.
Теперь уже не в думках, въяве произошла долгожданная встреча Федора Дикуна с ненаглядной Надией и ее родителями. Даже лучше, чем он представлял. Он полагал,
что по приходу в Васюриискую ему придется отпрашиваться у начальства и одиноким путником шагать к Кода- шам. Получилось же иначе. Кодаши вместе со всеми оказались у церкви, первыми увидели Федора и сразу подошли к нему. Тетя Ксения по — матерински припала к его груди и со слезой в голосе проговорила:
— Слава Богу, живой, здоровый. А что загорел и почернел от солнца — тебе даже к лицу.
Федор смущенно ответил:
— Три месяца в пути — не шутка.
Потом подошел к нему Кондрат. В расстегнутой у ворота белой рубашке, перепоясанной шелковым поясом, и легких летних шароварах. Тот по — мужски крепко обнял парня, прогудел своим бархатистым голосом:
— Узнаю Дикунову породу: крепок и вынослив, настоящий казак. Да еще из наших, головкивских.
Выразив Федору свою приязнь, Кодаш обернулся к дочери:
— А ты чего притихла? Подходи ближе, приветствуй своего старшего друга детства.
Надия зарделась, потупила долу очи, но сделала несколько шагов вперед. Тихо произнесла:
— Здравствуй, Феденька. С благополучным прибытием домой.
Отец ее несколько поправил и дополнил:
— Дома-то у него своего еще нет, есть казарма в Ека- теринодаре. Но если сильно пожелает — так и дом может свой заиметь хоть в войсковом граде, хоть здесь, в Васю- ринском курене.
Федор не посмел разочаровывать приветливого земляка. На какие шиши строиться? Ведь он остался без отца и матери сиротой — сиромахой, его допоходная жизнь и работа на Кубани и Тамани не принесла никаких прибытков, заработка едва хватало на питание, одежду и обувь. Ну а про «персидский поход» и говорить нечего — он окончательно выбил из колеи не только его, но и всех рядовых участников экспедиции. Словно догадавшись, почему на лице Федора мелькнула тень озабоченности, Кондрат Кодаш пригласил его к себе:
— Пошли к нам. Поужинаем. Расскажешь, как с пер- сианами сталкиваться пришлось.
Вскоре вместе с гостеприимными хозяевами Федор переступал порог знакомой хаты, теперь уже с основа
тельно потемневшей камышовой кровлей. Но стены ее изнутри и снаружи свежо белели известкой — то забота Ксении Степановны и Надии. Свежа была коровяче — гли- няная доливка на полу.
Сели за стол вечерять. И только тогда Федор перед хозяевами в общих чертах приоткрыл завесу несчастливого похода: