Казак Дикун
Шрифт:
— В каком месте? — из вторых или третьих рядов послышался вопрос.
— Да вот сразу от базара на север, к колодцу и кладбищу и разобьем свой бивуак.
Весь остаток дня казаки перетаскивали сюда палатки, оружие, снаряжение, прихватили немного продовольствия. Но провиант их пока не лимитировал: горожане и приезжие казаки щедро и сердобольно делились снедью с бунтарями.
В первый же день приезда в Усть — Лабинскую крепость Котляревский принялся нагнетать страсти — мордасти перед командованием дислоцированных там Суздальского и Вятского мушкетерских полков.
С той цидулей сначала обратился к коменданту Усть- Лабинской крепости, подполковнику М. М. Белецкому — тому самому, кто организовал передислокацию сальяно- ленкоранских воинских частей и черноморских казаков из пределов иранского Азербайджана. Белецкий развел руками:
— Не могу. В моем распоряжении лишь часть Суздальского полка. Людей не хватает кордоны охранять.
Тогда Котляревский с тем же домогательством ткнулся к командиру Вятского мушкетерского полка генерал- майору И. И. фон Спету. Здесь прорезало:
— Отдам приказ двинуть к Екатеринодару часть своего полка, две роты Суздальского полка и две сотни донских казаков.
— Премного благодарен, — холуйски лебезил Котляревский перед генералом. — Дело-то общее.
Ничего этого не знали Дикун, Шмалько и их соратники. Их лагерь притягивал многих горожан и приезжих казаков, людская масса переливалась в нем, как морское течение. Это-то и давало повод Котляревскому и его доносчикам называть разноречивую цифру бунтарей: 500, 1000, 400. Снова 500, потом — 300 и опять 500. Совершенно не замысливая никаких последующих противоправных действий против правительства, вожаки движения сиро- мы предусмотрительно запасались показаниями свидетелей ярмарочного столкновения.
— Пригодятся, — убеждал Дикун своих друзей, — при разборе нашего дела. Не мы, а старшина навязала нам необходимость обороны.
Шмалько добавлял:
— Котляревцы по нам из пушки хотели палить. А мы не дали.
Сочувствующие разделяли этот настрой, писали подтверждения о лояльных намерениях сиромы. Но в лагере надолго никто не задерживался, люди расходились и разъезжались по своим хатам. Целостно в нем концентрировался лишь «персидский» контингент.
О, святые души казаков! До чего же они были наивны и доверчивы. Надеждой жили: кто-то придет старший, совестливый, разумный и откроет им врата к благу и справедливости, тем идеалам, что они искали. Какими же горючими и кровавыми слезами пришлось им платить за свое добросердечие.
Выжидательное их бездействие, упование на счастливый случай и божескую милость не исчезли даже тогда, когда к Екатеринодару уже приближались регулярные войска для подавления непокорных. Напротив, походники надеялись найти понимание у строевого русского командования, солдат и офицеров, получить от них поддержку в удовлетворении своего прошения. Иллюзии не покидали самих вожаков недовольных и, прежде всего, Дикуна и Шмалько.
— Всю
Стукачи Котляревского свободно шастали в лагере и доносили ему обо всем там происходящем. Мокий Гулик
8 августа обрисовал всю обстановку: казаки стоят там же, вблизи колодца и кладбища, грабить никого не собираются и уходить тоже, их, мол, всего человек четыреста, что позволяет весь лагерь «забрать тремя ротами». Днем раньше о том же фискалил Кордовский: бунтовщики бежать за Кубань не собираются, они «беспечны и заявляют даже, что никакой за собой вины не чувствуют».
Дорого аукнулось и дорого откликнулось казакам их рыцарское благородство!
В те дни глава войскового правительства Котляревский аллюром три креста отправил курьера к командиру Кавказской кавалерийской дивизии Петру Пузыревскому со слезной мольбой оказать содействие в наведении порядка среди черноморцев, желательно мирными средствами. Пузыревский только что возвратился из Санкт — Петер- бурга, виделся с Павлом I, тот лично поручил ему инспектирование войск всей Кавказской линии.
Душераздирающий крик Котляревского о помощи возымел действие. Подвижный, плотный здоровяк — инспек- тор откликнулся на него без проволочки. Уже 9 августа он прискакал в Екатеринодар и в сопровождении войсковых старшин направился в дикуновский лагерь.
— Чем, хлопцы, недовольны? — запросто обращался он, ненароком удерживая руку поближе к эфесу сабли.
В ответ — многоголосый гомон, не сразу поймешь главную цель претензий. Казаки из первых рядов подтолкнули вперед Дикуна:
— Скажи, Федя, чего мы хотим.
Тот четко и раздельно произнес Пузыревскому каждую фразу:
— Мы много не требуем. Только свое законное. Все изложено в нашем прошении, а оно не рассматривается.
И пошел — поехал Пузыревский раздавать обещания:
— Разберемся. Обязательно поможем.
Пустив в ход все свое хитроумие, вскользь упомянув о встрече с императором, настойчиво убеждал казаков:
— Возвращайтесь в город, продолжим там обсуждение ваших обид.
Его уговоры увенчались успехом. А назавтра, 10 августа, инспектор встретился с походниками возле войсковой церкви. Ему страсть как хотелось приподнять авторитет Котляревского, исполнить волю царя о его назначении атаманом Черноморского войска. Введя в нужное русло
послушание казаков, легче было решить и всю проблему их умиротворения. Разумеется, вплоть до репрессий.
Войсковым атаманом Котляревский уже был назначен указом военной коллегии № 26271 от 28.06.1797 года. Тот документ был печатно тиражирован в газетных ведомостях. Но до Екатеринодара еще не дошел. Теперь же требовалось огласить сам указ Павла I, что и сделал Пузырев- ский.
Сбор походников загудел похлеще колоколов Божьего храма:
— Не хотим Котляревского атаманом!
Ссылки Пузыревского на необходимость следовать монаршей воле не оказывали влияния. Он тогда вскйнул- ся с вопросом к толпе: