Казак Дикун

Павлов Алексей Михайлович

По высочайшему его императорского величества повелению содержавшиеся в Санкт — Петербургской крепости Черноморского войска 13 человек казаков освобождены и отправлены при сем в их жилища. А как для препровождения их нужно было послать двух офицеров, то на проезд в обратный путь благоволите, милостивый государь мой, снабдить таковых от себя прогонными деньгами».

За изысканно вежливой формой обращения к атаману маскировался мелкий меркантилизм представителей государственной власти, во всех иных случаях не слишком-то оберегавших казну от лихоимцев.

На обратной стороне письма за

подписью коллежского асессора Ивана Абросимова давался список «освобожденных» казаков:

Федор Дикун Никита Собокарь Ефим Половый Осип Швидкий Степан Калина Прокоп Чуприна Осип Шмалько Гаврил Шугайло

С зачинщиков бунта сняли ножные кандалы, заменили тюремную одежду на свою собственную, в которой они прибыли в Санкт — Петербург. После кратких сборов оба сопровождающих офицера явились на булыжный плац Петропавловки, куда им вывели черноморцев. Зимний день белизной снега слепил им глаза, отвыкшие от яркого света в тюремных камерах.

Илья Любарский Григорий Панченко Степан Христофоров Сергей Малиновский Алексей Маловецкий

— Пошли, ребята, — как-то устало, совсем не по — воински обратился к черноморцам старший офицер. — Нам ехать да идти много придется.

Котомки были у всех за плечами, часть вещичек находилась в санях. Жалкий кортеж двинулся в путь. На выходе с окраины Санкт — Петербурга по совету друзей Федор Дикун решил уточнить маршрут у своих провожатых:

— Каково направление нашего движения?

— На юг, в сторону Екатеринослава.

— Почему не на Ростов — Дмитриевский?

— Надо же вас предъявить новороссийскому генерал- губернатору, — объяснил ответственный провожатый. — Из Екатеринослава направимся на Тамань и дальше к Ека- теринодару.

Кто-то уронил тяжкий вздох:

— Ничего себе путь — дороженька.

Другой сказал не менее удрученно:

— К судебному бесславию.

А третий добавил:

— Неправда. Любой приговор над нами умножит нашу честь и славу у потомков.

Вот с таким настроением встретила группа Дикуна свою предстоящую участь. До Екатеринослава добирались в самые морозы и метели. И только на подходе к столице Новороссии черноморцам пришлось преодолевать оттепель- ное бездорожье, морось и слякоть. Военный комендант Екатеринослава разместил прибывших в одной из казарм гарнизона.

— Двое суток на отдых, — передали его распоряжение. — Затем группе приказано следовать в Берислав.

Кто приказал, не было сказано, но и без того путники знали: доверенный царя граф М. В. Каховский. Он-то и вызвал на следующий день сопровождающих офицеров и предводителя недовольных казаков Федора Дикуна для беседы. Интерес разбирал пожилого сановника, в прошлом боевого генерала: кто таков Дикун да почему посмел он учинить смуту в Черноморском войске.

Представительный барин в добротном мундире предложил офицерам стулья у стен, а Федора усадил за приставной столик, примыкающий к его большому кабинетному столу, уставленному затейливым чернильным прибором, медным подсвечником и иными принадлежностями.

— Ну как, из черноморцев, — с простоватым видом спросил хозяин кабинета изможденного молодого казака, — никто не отстал в дороге?

Уже немало времени Дикуну нездоровилось, у него запали щеки на лице, заострился

прямой нос, глуше стал голос. Но, стараясь не показать свою слабость, четко ответил с определенным намеком:

— Все на месте. Никто не отстал и никто не убежал. Можно не беспокоиться.

Хотя последние слова пришлись не по вкусу Каховскому, но он своего неудовольствия не показал. Все в том же доброжелательном тоне задал другой вопрос:

— Как же это вы, батенька, решились на бунт?

В согласии со своими показаниями в Петропавловской крепости Дикун пояснил:

— С нашей стороны не было никакого бунта. Мы прошение подали — только и всего. А старшина нас стала преследовать. Тогда и казаки дали им достойный отпор.

На эти доводы мало что могли возразить санкт — петер- бургские крючкотворы, в тупик поставили они и Каховского.

— М — да, — протянул он неопределенно, а потом сказал: — Но все равно у вас дело незавидное.

— Так его для нас сочинить постарались, — смело заявил Федор.

— Это ты зря, — начал урезонивать его Каховский. — Видите, какое послабление вам устроил великий государь, из тюрьмы вас отпустили.

Хотел Федор в лад ему ответить: «отпустили в другую тюрьму», но воздержался, на императора он замахиваться не стал, результат мог ухудшиться еще больше. Промолчал, ничего не сказал.

— Что ж, — подводя говор к завершению, сказал Каховский, — идите с Богом домой, просите у него смирения души.

Как много позднее написал поэт: и пошли они солнцем палимы — так вот и черноморские бунтари отправились мерить новые версты. Только солнце их не палило, оно лишь слегка поворачивало на весну, да и то в отдельные последние дни. По календарю продолжалась еще зима и она давала о себе знать.

Ко всему, что пришлось пережить Дикуну за последние годы — к нему привязалась еще и простуда. Кашель

буквально не отпускал казака, у него часто подскакивала высокая температура. Но надо было двигаться вперед, и черноморец наравне со всеми стойко выносил путевые невзгоды.

Вступив на бериславскую землю, Федор Дикун вспомнил, как он впервые прошел по ней вместе с переселенческой партией 3. Чепеги, как хоронили здесь старого кобзаря Кромполю, какой тогда представала перед ним милой и впечатлительной Надия Кодаш. Видения почти восьмилетней давности и нынешнее его положение болью отозвались в сознании молодого казака, он тяжело вздохнул и шепотом промолвил:

— Никто не знает, что будет с ним завтра.

Берислав встретил дикуновскую группу промозглой

февральской сыростью. Шла она от Днепра, из низких нахмуренных облаков, из самой земли, пропитанной дождями. Место знаменитое. Когда-то здесь у острова Товани вблизи Каховки стояла турецкая крепостца Кизи — Керма- ни (Ислан — городок), много через нее турки и крымские татары провели колонн невольников и невольниц с Украины и южно — русских земель. Для блокирования прохода по Днепру в его узком, в 500 шагов, месте казачьих «чаек» с запорожскими вольными молодцами, не раз трепавшими во время своих набегов сынов Магомета, владетели Кизи — Кермани протянули от берега до берега железные цепи. Но и они не помогали: сечевики все равно прорывались на простор в низовья Днепра.