Казанский альманах 2020. Лунный камень

Коллектив авторов

В бесконечном коридоре было многолюдно. Он искусно лавировал между летящими навстречу студентами, порой касаясь локтя напарницы, чтобы предупредить о встречном метеорите.

Она взглядывала на него не то с благодарностью, не то с интересом и возвращалась к начатой теме:

– В поступательном движении поэзии всё-таки формальная часть опережает содержательную. Хотя, может, я застряла в девятнадцатом веке?

Булат подумал, что она не похожа на синий чулок, впрочем, нечто такое проглядывало в её облике – на прямой пробор причёска с закрученной в «воронье гнездо» косой на затылке, очки, ниспадающие

на кончик носа, форменный пиджачок стопроцентной училки с торчащим из нагрудного кармашка карандашом, юбка ниже колен, но… Но этот аромат анисовых яблок! Он исходил от неё, как от яблонь в саду его детства, волнами, лёгкими, еле осязаемыми порывами. Булат отвёл от собеседницы очередной метеорит и сказал:

– А приходите в пятницу на поэтический вечер в Дом издательств, отвлечётесь от позапрошлого века. Там будут современные поэты из Москвы, Питера, Таллина…

– И вы тоже свои стихи будете читать?

– Прочту парочку.

– Интересно! Всё-таки современную поэзию я знаю меньше, чем классику.

– Вот и совместим приятное с полезным! – сказал Булат, пропуская университетскую даму в дверь кафедры языка и литературы. В помещении двенадцатого этажа с окнами на главное многоколонное здание университета они оказались не одни, и разговор их естественным образом прервался.

* * *

На международном поэтическом вечере Булат по очерёдности шёл за своим другом из Москвы Сашей Ткачёвым. После первых произнесённых строф он увидел Марию. Она сидела совсем рядом, во втором ряду, в том же форменном пиджачке, с той же строгой причёской, только без очков. Булат, не отводя от неё взгляда и даже разглядев её ореховые, чуть раскосые глаза, не защищённые оптическими стёклами, продолжал читать:

Хватит быть нам самими собой, заскорузлую шкуру к чертям! Поиграем с банальной судьбой — Не породы слепых мы котят. Это просто, поверь мне, мой друг, это славно, любимых любя, заступить за очерченный круг, взять и выпрыгнуть вдруг из себя.

– Как это: хватит быть нам самими собой? – спрашивала она, когда они вышли из Дома издательств в сумерки осеннего дня. – Всюду утверждают, что, наоборот, надо, во что бы то ни стало, самим собой оставаться, не быть флюгером и хамелеоном.

– Объяснять стихи?.. – Булат недоумённо пожал плечами.

– Прости, пожалуйста! Иногда вдруг попадаешь в наивный капкан – у прозаика, прочитав его рассказ, допытываешься: на самом ли деле это было? Или: откуда ты это взял? У поэта… Но тут, как у меня сегодня… Знала ведь, такое не спрашивают, ан нет, чёрт попутал.

Она не заметила, как перешла с ним на «ты». Булат тоже не заметил, хотя для него это было естественно. В их кругу не принято «выкать».

Оказалось, они живут в одной стороне, недалеко от Дома издательств, буквально в двадцати минутах ходьбы. Это для неё. Для него же – минут на десять дальше.

Поэтический вечер ей понравился. Она призналась, что раньше с его творчеством по большому счёту знакома не была. Разве что пару подборок в журналах

видела. Оценку им не дала, но вот два сегодняшних стихотворения помянула.

Булата её цепкая память удивила – она цитировала целыми кусками, оценивала их, правда со своей колокольни. Он не вмешивался, не оправдывался и, упаси боже, не разъяснял, лишь хмыкал, кивал, не лез в бутылку, как бывало с иными собеседниками. В общем-то, вечер удался. Он избежал вселенской пьянки с закадычными коллегами, мило пообщался с «академиком в чепце».

Проводив её до подъезда, Булат прибавил шагу, задышал полной грудью, будто вагон угля разгрузил. Пахло вечерними туманами, палой листвой и новыми стихами.

* * *

Месяц лекций показался Булату вечностью. Во-первых, надо было ни свет ни заря вставать, во-вторых, не получилось у него контакта со студентами – то ли слишком в дебри забредал со своими амфибрахиями и анапестами, то ли просто скучно вещал, то и дело впадая в ступор от корявой речи будущих филологов… Одна отрада – Машенька. (Да, с некоторых пор Мария превратилась в Машеньку.) Она понимала его, выслушивала, по делу вставляла слово. Общение своё они продолжали и вне стен университета, благо что рядом уютный сквер, недорогие кафешки…

Раз за чашкой кофе в пиццерии он спросил:

– Раньше я тебя в очках видел, а теперь… Поправилось зрение?

Она смутилась, заморгала:

– Нет, не поправилось. Просто, мне кажется, в очках… – не то. Меня и в школе четырёхмоторной дразнили.

– Удивительно! А мне всю жизнь девочки-очкарики нравились.

На другой день он застал её на кафедре в одиночестве. Она сидела над своими бумагами, поправляя на курносом носике лёгкие, в тонкой оправе очки. Он подсел к ней и попросился на её лекцию. Она в стеснении опустила глаза, подняла:

– Хорошо… Я ведь у тебя была.

Потом он заметил, что это движение её глаз за стёклами очков стало повторяться. То поднимет на него свои орешки, то опустит, то опять поднимет и так пристально посмотрит – аж не по себе поэту становилось.

На лекции она была совсем другой. Одно слово: Пушкин. Её любимая тема. К тому же – «Евгений Онегин». Разбирали письмо Татьяны. Вдохновенная, она ходила меж рядов, излагая свою мысль, жестикулируя, цитируя:

Ты чуть вошёл, я вмиг узнала, Вся обомлела, запылала И в мыслях молвила: вот он…

Она взглянула на Булата, на секунду замерла, коснулась дужки очков и, поспешно переведя взор на аудиторию, продолжила движение. Что это? – забыла текст, перебила себя неожиданной мыслью? Нет, тут всё ясно было и очевидно…

Позднее её блуждающий взгляд при замирании на нём стал превращаться в умоляющий. Такого нескрываемого чувства к себе, такого преданного взгляда Булат никогда в своей жизни не испытывал.

Однажды вечером, когда на кафедре никого не осталось, и эти красноречивые взгляды повторились, он приподнял её со стула и притянул к себе. Это был их первый поцелуй.