Казанский альманах 2020. Лунный камень
Шрифт:
Нередко бывает – накануне знаменательных дат в редакцию начинают поступать интересные материалы, которые специально не закажешь. Они плывут в общем потоке необязательных текстов само собою, успевай вылавливать и запускать в печать. Так случилось и с рукописью автобиографической повести-эссе Ибрагима Биектаулы «Мой путь». В редакции мы с интересом прочитали её и к юбилею Великой Победы выбрали для публикации первую главу «Синие туманы», где рассказывается о нелёгком детстве деревенского мальчика в годы Великой Отечественной войны. Хорошо бы почитать эту публикацию нашим мальчишкам и девчонкам и сравнить свою жизнь с той, суровой и нещадной, которая
Да! Ощупью, своими крошечными устами начал я освоение этого бесконечного мира – не любопытства ради, а от великого приступа голода. Повезло мне, я нащупал сладкий сосок тёплой груди моей мамы и крепко присосался к нему. Вволю наглотавшись божественного нектара, я уснул богатырским сном. Так повторялось потом много-много раз.
Вскоре я начал видеть лицо моей мамы, замечать её улыбку, слышать её голос и её песни. День за днём мой мир расширялся. Я уже узнавал папу, бабушку, дедушку, многих-многих людей, животных… Я ползал, вставал, падал, начал делать свои первые шаги. Ощупывал вещи и ручками, и ножками, и язычком. Я радовался лучам солнца, ночным светилам, огню свечи. Ощущал запахи и краски, слышал шорохи и звуки непознанного мира.
Всё это – правда! Но всё это, конечно, не было тогда записано моей памятью, ещё не развитой при рождении. Это лишь логическое представление зрелым человеком смутного начала жизни.
Человеку много отпущено, но с него много и спросится!
Итак, послав поклон Всевышнему, оглянемся на пройденный жизненный путь и начнём, конечно, с подёрнутого синими туманами детства.
Проснуться утром, увидеть самое прекрасное в мире лицо матери, её улыбку, услышать её неземное пение, ощутить её тёплые и мягкие руки, которые как пушинку отрывают тебя от постели, прижимают к своей тёплой груди и нежно гладят – вот те мгновения, которые никогда не сотрутся в памяти!
Деревенские дети быстрее и легче входят в этот безбрежный мир, глубже понимают братьев наших – и старших, и меньших.
Я помню себя, трёхлетнего мальчишку, свидетеля глобальных событий, пережитых своим маленьким, вступающим в большую жизнь существом. Мой отец, работавший тогда колхозным конюхом, посадил меня на круп высокого старого мерина серой масти, который, вопреки всему, прожил три десятка лет. Я, конечно, испугался, но и пискнуть не посмел, обеими ручками вцепился в холку лошади. Отец взял мерина под узду, и мы тронулись в путь по бескрайней поляне, украшенной цветами. От лошади почтенного возраста не стоило ожидать ничего плохого. Нельзя отрицать, что и от молодого отца в эти мгновения не исходило ничего рискованного для жизни дитяти.
Таким образом, отец выполнял многовековую традицию, заложенную его дедами и прадедами в отношении юной поросли. Ведь, не бросив в воду, не научить человека плавать. Вскоре страх мой улетучился и сменился восторгом – с крупа лошади и мир стал видеться гораздо шире.
Второе событие, которое потрясло моё беспечное детство, была весть о войне. В тот день, 22 июня 1941 года, на центральной площади нашей большой деревни Биектау с утра до вечера шумел митинг. На наспех сооружённый постамент на средине площади выходили друг за другом взрослые дяди и о чём-то громко говорили. Женщины плакали навзрыд. Они понимали, что предстоит расставание с мужьями и сыновьями.
Минуя короткую июньскую ночь, обоз из колхозных лошадей со скрипучими телегами, нагруженными юными, ещё безусыми молодцами, потянулся к районному военкомату, расположенному в селе Кутлу-Букаш (в центре Кзыл-Юлдузского района) в четырёх километрах от нас. Обоз тронулся с щемящей сердце песней, под аккомпанемент милой для деревенской души тальянки:
ИлиПлач женщин разрывал сердца и уходивших на войну, и провожавших, и в особенности мою детскую душу. Рядом со мной утирали слёзы друзья, которые вмиг осиротели. В тот день я был ещё далёк от той напасти. Моего отца оставили пока, отправят на войну чуть позже.
В конце дня малолетний человечек, простоявший целый день под палящими лучами летнего солнца в толкотне взрослых людей, устроился верхом на спине отца, обхватил его шею и почувствовал великое блаженство. Конец мучениям – направляемся домой! Подальше от этой горькой площади!
Пламя войны обожгло большинство семей нашей деревни. От его горячего дыхания до сих пор свёртывается душа. Большая беда неумолимо ворвалась и в наш дом под соломенной крышей. Этот день, как один из самых чёрных, сохранился в моей памяти на всю жизнь. Летом ушёл на войну и мой отец. Мы с матерью долго шли рядом с ним и простились на четверти дороги, ведущей к районному центру. Дальше отец попрощался и попылил один. Мы с мамой стояли и смотрели вслед, пока он не скрылся вдали. На обратном пути мама шла медленно, собирала на обочине ветки полыни для связки домашнего веника. Мне четыре годика, разменялся пятый. Но я уже осознавал, что и на меня возлагается ответственность за благополучие нашей семьи, ведь дома есть ещё братик Исмаил, который только-только начал ползать…
К осени 1941 года война всосала в себя всё мужское население нашей деревни. И лошади, и единственная колхозная машина-полуторка тоже канули в её чреве. Лицом к лицу со всеми бедами и лишениями остались в деревне лишь дети, матери, бабушки и дряхлые старики. В селе воцарилась атмосфера унылого сиротства. Это был момент, как сказал поэт, «стариками рассеръёзничались дети, и, как дети, плакали седобородые».
С каждым днём становилось всё хуже и хуже. С фронта приходили вести о гибели или пропаже односельчан «без вести». Одно было утешение – война была от нас далека, и мы не слышали её грохота. Кроме того, в деревне не было радио, и известия – что добрые, что печальные – доходили до нас с большим опозданием. Каждая семья жила по-своему, кто-то, по меркам военного времени, более-менее сносно, а кто-то очень плохо. Были случаи смерти от голодного истощения. Многое зависело от количества детей (их возраста) и стариков, от наличия кормилиц (трудоспособной хозяйки, дойной коровы, домашнего скота), житейски зрелого руководителя района, колхоза, бригады и от многих других обстоятельств того безумного времени.
Колхозники и сеяли, и жали, и пасли… Труд был бесплатный. На заработанные трудодни хлеба не получали. Всё уходило на нужды фронта. Основным продуктом питания из овощей считался картофель (второй хлеб), выращенный на своих 25-ти сотках. Но многим семьям и его на весь год не хватало, поскольку немалая его часть потреблялась домашней скотиной. Без хлебной поддержки картофель таял на глазах.
Весной при сходе снега вся детвора выходила на поле в поисках гнилой картошки. Она состояла из крахмальной жидкости, пригодной для выпечки лепёшек и стала спасательным средством для вечно голодных желудков несчастной детворы.
Чёрны наши губы, руки, но картошка хороша! Все заботы позабыты — голод прочь, поёт душа!Зимой в годы войны стояли жуткие морозы, которые были выгодны тем, что сильно морозили солдат вермахта, но плохи, что быстро истощали крестьянские закрома, рассчитанные до весны. А вот лето облегчало наше положение. На еду годилась всякая трава (особенно лебеда и крапива), которой питалась вся сельская живность, а также грибы, ягоды, орехи…