Казанскй треугольник
Шрифт:
— Не бейте меня! Я все отдам, только не бейте меня, — молил Ермишкин высокого налетчика.
— Показывай, — прохрипел высокий.
Второй, бросив рыться в вещах, схватил Ермишкина за шиворот и потащил в зал.
От боли в паху Ермишкин был почти без сознания и лишь тихо стонал, но бандит, не обращая внимания на стоны, пнул его в грудь.
Высокий нагнулся и развязал ему ноги.
— Где ценности? — повторил он, и, увидев кивок полуживого Ермишкина, потащил того в спальню.
— Вот здесь, но необходимо нажать на эту дощечку, а затем поднять эти две, — прохрипел Ермишкин.
Высокий
Высокий ножом ловко поддел дощечки и, сунув руку в образовавшееся отверстие, достал небольшой сверток.
— Посмотрим, на что живут слуги народа! Не бедствуют они, — произнес высокий, обращаясь к напарнику. Он показал два перстня и сберегательную книжку.
— А теперь вот что, — он потащил Ермишкина за волосы обратно в зал и, не обращая внимания ни крик несчастного, силой усадил его на край стула.
— Сейчас будем писать, — высокий пододвинул лист бумаги и ручку.
— О чем писать? О ком? — из последних сил удивился Ермишкин.
— Прокурору республики, а то, что напишешь, мы с тобой назовем «явкой с повинной», — пояснил главарь.
— Простите меня, но я не понял, о чем мне писать, — взмолился Ермишкин.
Безжалостный удар по почкам опрокинул его на пол. Резкая боль в пояснице не давала ему думать уже ни о чем.
Высокий поднял его и вновь посадил за стол.
— Пиши, сука, как воровал деньги, с кем делился, кто тебе помогал в продаже машин. Я говорю понятно?
Ермишкин в ответ закивал и старательно начал выводить буквы.
Ермишкин писал и писал, лоб его покрылся потом, пот капал на бумагу. Он представлял последствия того, что он сейчас творит, для себя и всех, указанных в этой явке с повинной. Но все это потом, а сейчас Ермишкин яростно боролся за жизнь. Закончив, он тяжело вздохнул и отодвинул от себя листы.
Высокий внимательно прочитал и, сложив листы в карман, брезгливо сказал:
— Теперь помойся и переоденься. Сейчас мы с тобой поедем в Сбербанк, ты снимешь все. Если дернешься — убьем на месте.
Над головой несчастного щелкнул затвор пистолета.
Они втроем вышли из дома и, не оглядываясь, сели в машину без номеров. Ермишкин сел рядом с водителем и почувствовал, как ему в бок уперся ствол. Он повернулся к водителю, пытаясь запомнить его. Поднятый воротник и опущенная на глаза черная шапка не давали рассмотреть лицо.
Водитель достал из-за пазухи пистолет, передернул затвор и положил в боковой карман. Пока они ехали, Ермишкин все думал, кто навел этих налетчиков. О том, что это заказной налет, он не сомневался, но кто и за что с ним так поступил? Ермишкин перебирал в уме всех друзей и врагов, но ни один из них по его соображениям не мог пойти на такое, да и о наличии у него тайника знал лишь ограниченный круг очень близких друзей.
Его размышления прервал визг тормозов. Ермишкин едва не разбил головой лобовое стекло. Машина остановилась у сберегательной кассы. Он и высокий налетчик прошли в банк. Народу там было немного, Ермишкин занял очередь и стал ждать. За его спиной стоял высокий.
Ермишкин хотел обернуться, но в дверях увидел второго
Что делать, — думал Ермишкин, — закричать, бежать, но его тут же убьют. Лучше не рисковать. Ведь намерений убить у них явно нет! А все, что забрали, он еще заработает!
От страха тряслись руки, и он никак не мог расписаться на заявлении.
— Не шути, — прошептал налетчик, и ствол пистолета больно ткнулся в бок.
Кассирша, взяв подписанное заявление, отсчитала деньги и по просьбе Ермишкина сложила их в его спортивную сумку.
Они вышли из банка и опять поехали к Ермишкину. Там они сложили в сумку с деньгами все драгоценности, которые нашли, и направились на выход.
— Слушай меня, — сказал высокий. — Сейчас мы уйдем, но я не советую тебе бежать в милицию. Наворуешь еще. То, что ты написал, — твой смертный приговор, я думаю, ты это хорошо понимаешь?
Они вытерли за собой все следы и, закрыв дверь в спальню, где оставили Ермишкина, ушли.
Сергей Иванович сидел за столом не в силах подняться. Пережитые им события вновь и вновь прокручивались у него в голове. Он, жизнерадостный человек, пышущий здоровьем, впервые в жизни ощутил ужас смерти. «Повезло, очень повезло, — думал он, — так легко отделался. Ведь могли сделать калекой!»
Правильно ли он сделал, что написал явку с повинной, а может, не стоило? Но кто мог дать хоть какие-то гарантии, что они его не убьют. Он понимал, что его явка — это гарантия того, что он не побежит в милицию. Но и, с другой стороны, как он смог бы оправдаться перед той же милицией за свои вклады и драгоценности? Где он их взял и на какие средства купил? Сейчас, когда ему предложили место в обкоме, этот скандал был абсолютно ни к чему. То, что он наворует еще, сказанное одним из налетчиков, по всей вероятности, соответствовало его внутреннему убеждению.
«Да, придется вкалывать и вкалывать, чтобы заработать то, что потерял, и это значительно лучше, чем валить лес в колонии», — решил Ермишкин.
Он вновь принял душ, переоделся и поехал на работу. У него сильно болели бока, ныла печень и почки, но на его холеном лице не было никаких следов побоев, что вполне устраивало его.
Приехав на работу, он пошел к председателю исполкома, но по дороге его остановила Татьяна Владимировна — начальник отдела кадров.
— Слушайте, Сергей Иванович, — произнесла она своим бархатным голосом, — ваши документы затребовал Обком партии и, по всей вероятности, вы после отпуска уже выйдете на новое место работы. От всей души поздравляю с этим назначением! Мы все гордимся вами!
Поблагодарив, он стал расспрашивать ее о мелочах, связанных с переводом. Он узнал, что его переход уже согласован с председателем исполкома и что последний дал ему очень хорошую характеристику. Ермишкин даже забыл, что с ним произошло утром, и спросил, что привезти Татьяне Владимировне из Болгарии.
Смутившись, она махнула рукой и поспешила дальше.
Ермишкин не стал заходить к председателю, а вернулся к себе. В записной книжке он нашел номер Максима и стал звонить ему. Трубку взяла женщина и сообщила, что Максима дома нет, что он на выезде и вернется не раньше следующего понедельника.