Каждая мертвая мечта
Шрифт:
Он глянул на псов, уставших, но спокойных — а ведь животные чувствуют Силу даже сильнее, чем люди. Кто бы или что бы не скрывалось в том тумане, использовало оно магию иную, чем та, с которой Кеннет и его солдаты когда-либо имели дело.
— Фенло!
Кряжистый десятник подошел к нему, широко размахивая руками. Отдал салют и продолжил охлопывать себя.
— Замерз?
— Да, господин лейтенант. Зато тут тишина и спокойствие. Если поставить лагерь, можно погреться на солнышке.
— Не сегодня. Впрочем, я надеюсь, что нам не придется тут
— Лучше уж тут, чем если бы ночь застала нас на половине пути. Ночью выдует из нас тепло в два раза быстрее.
— Согласен. Но я не об этом. Ты присмотрелся к Борехеду?
Фенло Hyp единственный из роты обладал чем-то, что можно было назвать магическим талантом. Умел видеть или чувствовать души, выходящие из тела, и даже их задержать. Поскольку Крысы не признавались, есть ли у них в дружине маг, Кеннету приходилось полагаться на десятника.
Нур помрачнел.
— Я как-то видел труп рыбака, который свалился в озеро. Когда его вытянули, он весь был опутан сетями и водорослями. Вот он выглядел точно так же. Как труп, опутанный веревками. В шрамах и татуировках он держит духов. Много духов. Чувствую их, хотя и не вижу. Но кажется, что каждый из них обертывается вокруг него петлей — и сжимает ее.
— Сумеешь заметить, когда он их освободит?
— Если захочет поколдовать? Сумею. Я уже видел их шаманов в бою. Знаю, куда смотреть.
— Следи за ним. Не позволь ему сделать что-то глупое.
— Несмотря на Узел Крови?
— Ты ведь видел лагерь?
Десятник замер. Лагерь. Они прошли с краю, в месте, где шаман каким-то чудом собрал несколько десятков худых собак, у которых все еще оставалось немного силы, но размер лагеря производил впечатление. Несколько тысяч шатров и снежных домов. Тридцать или сорок тысяч почти до смерти оголодавших ахеров. Может, и больше. Несколько десятков тысяч созданий, у которых не было другого пути спасения, кроме как бежать за Большой хребет.
Он помнил взгляды, какими собравшиеся провожали своих последних собак. В них не было лютой ненависти, приглушенной только демонстративным презрением, которое обычно горело в глазах их родственников с южной части гор. Только отчаянье, боль и усталость.
И голод.
Всюду, куда бы они ни взглянули, виделись следы этого голода. Меховые одежды висели на обитателях лагеря словно на сколоченных из жердей чучелах, недостаток еды отпечатался на их лицах даже сильнее, чем годы жизни в тяжелых условиях, темная кожа приобрела восковой отблеск, а глаза глубоко ввалились. Характерные для этой расы клыки, хотя и поменьше, чем у ахеров с юга, имели отвратительный желтоватый оттенок. По дороге через лагерь Кеннет насчитал лишь две дюжины детей, причем тех, что постарше, а ведь их должно было оказаться сотни. И еще — ни одного старика. Ни единого.
Он не стал спрашивать, потому что — зачем бы?
Запомнил еще ахерскую женщину, уже немолодую, которая, видя, как стражники подкармливают отданных им собак — потому что животным нужны были силы на путь туда и обратно, — сделала
Тогда он решил, что Узел Крови или нет — но он станет присматривать за Борехедом. Тот, кто взвалил на плечи такую тяжесть, может сломаться несмотря ни на какие клятвы.
— Я видел, господин лейтенант. Вы правы.
Борехед подошел к ним беззвучно и, похоже, услышал последнюю фразу.
— И что же ты видел, человек с холодным сердцем?
— Я видел, — нагло ответил Фенло, — как твои люди смотрели на наших собак.
— У вас толстые псы. Семья кормилась бы каждым из них добрый десяток дней.
— У Стражи не хватит собак, чтобы прокормить всех в лагере.
Шаман кивнул.
— Верно. Они сейчас должны бы есть тюленье мясо, запивая жиром, вытопленным из сала моржей, и закусывая толстыми рыбинами. А жуют куски старой кожи. Потому лучше бы нам побыстрее проверить, что так разгневало Андай’ю.
— А мы недостаточно близко, чтобы ты сделал это своими чарами?
Нур порой умел задавать точные вопросы. Борехед вдруг улыбнулся зло и широко.
— И обратить на нас внимание какой-то из тамошних сил? Ты этого хочешь, человек? Чтобы Владычица Льда решила, что мы слишком любопытные мухи, и сощелкнула нас холодным пальцем? Или лучше того — чтобы ударила по нам всей своей злостью, кулаком? Смотри.
Шаман закатал рукав и сунул им под нос свое левое предплечье. Один из его многочисленных шрамов, казалось, лопнул изнутри. Свежая рана уже затянулась, но красная полоса выглядела отвратительно.
— Духи, которых я туда послал, исчезли. Не погибли и не были захвачены, но просто исчезли. Словно я бросил горсть праха в огонь. Цепи, которыми я приковал их к себе, вырвали — а уж поверь, это было настолько же болезненно, как и при заключении с ними уговора. И думаю, что на них никто не напал, их просто мимоходом убрали. Случайно. И поверь, это были по-настоящему сильные духи. Остальных я держу близко и использую, для того чтобы и меня не постигла такая же судьба. Мы таимся, прячемся, заметаем следы нашего присутствия. Нам нужно стать сусликами, подкрадывающимся к сражающимся медведям. Мы должны подкрасться, увидеть все и сбежать. Никакой магии.
Кеннет взглянул на Борехеда. Шаман был ниже его на голову и худым, словно волк, которому много дней не везло на охоте, но когда он поднял глаза и вперил в лейтенанта темный взгляд, офицер понял, что тут не место для споров. Здесь ахерский колдун был у себя дома в буквальном смысле — а также в смысле духовном. Здесь командовал он.
— Хорошо. Нур!
— Слушаюсь, господин лейтенант.
— Пробегись к остальным и дай парням знать, чтобы они что-то съели, а потом приготовили оружие. — Кеннет глянул на стену тумана. — Веревки, крюки для подъема и чеканы пусть возьмут тоже. Остальным десятникам скажи, что через четверть часа я дам короткое объяснение. Как только поговорю с командиром Крыс и девицей Онелией.