Каждая мертвая мечта
Шрифт:
Он ухмыльнулся, легко изогнув губы. Это неправда. Альтсин вот уже некоторое время не существовал. Не таким образом, как ранее. Объять душу Кулака Битв — не то же самое, что надеть шелковые одежды и притвориться дворянином. Он обладал воспоминаниями авендери Владыки Битв. Всеми воспоминаниями. Когда бы часть из них ни наведывалась к нему раньше, он наверняка сошел бы с ума сразу после того, как Объял душу бога. Потому что это меняло человека сильнее, чем любые собственные грехи. Альтсин отчасти оставался
Он подошел к Древу, осторожно ступая между лежащими мумиями. Средь корней барельефа вилась, вырезанная мелкими буковками, надпись. Он мог ее прочесть, потому что Кулак Битв некогда изучал этот язык.
«Мы были мечтой, сном, бредом. Веткой, отрезанной от ствола. Взгляни на нас, гость, и восплачь».
Он знал, кем они были. Если наполнить эти тела жизнью, кожа у них стала бы золотой, словно небо на восходе солнца, высокие скулы, узкие подбородки и миндалевидные глаза. Серые, как туманное утро. Но теперь смерть и мумификация в холодном, сухом воздухе сделали их схожими с…
Истина, которую открыл ему Оум, истина, которую он нашел в воспоминаниях Кулака Битв, истина, от которой он пытался сбежать, смотрела теперь на него высохшими глазами этих мумий.
Он сжал зубы. И кулаки.
Услышал за спиной шорох. У входа стоял один из местных, жилистый парень, вооруженный копьем с мерзко широким наконечником, а на лице его гуляла настолько же мерзкая усмешка.
— Ты не должен был приходить сюда, чужак, — прошептал он холодным голосом. — Это святое место. Место духов.
— Вижу. Это для них?
Альтсин указал на лежащие под барельефом ожерелья из разноцветных камешков, браслеты, ножи с костяными рукоятями, мелкие монетки, высохшие букетики цветов. Типичные подношения, складываемые в любой сельской часовенке.
— Это добрые духи. — Парень чуть склонил голову. — Они присматривают за нами.
— Ты прав. Они были добрыми. Не хотели ничего, кроме спокойствия. — Альтсин двинулся к селянину, проигнорировав шевельнувшееся оружие. — Но им не позволили его обрести. Даже после смерти. Другие искали места их упокоения и уничтожали одно за другим. Чтобы стереть малейший след от них. Чтобы их объяла полная, — он поднял лампадку и задул огонек, — тьма.
Испуганный местный охнул и ударил копьем перед собой, вслепую, но некая сила вырвала у него оружие из рук, а его самого бросила в стену. Парень почувствовал боль в груди, пылающую, резкую. И запах горелого мяса. Пытался крикнуть, чтобы позвать на помощь, и тогда чья-то ладонь передавила его горло, перехватывая крик.
— Ш-ш-ш. Ты не умрешь. Обещаю. Но будет больно. Поверь, будет ужасно больно.
Страдание разлилось в теле мужчины неудержимой волной, словно кто-то наполнил его вены жидким свинцом. Прежде чем его поглотила милосердная тьма, он еще услышал:
— Заботьтесь о них. Уважайте. И плачьте время от времени над тем,
Глава 6
В тишине, что установилась после фразы императора, Гентреллу-кан-Овару, Третьей Крысе Империи, казалось, что все слышат, как в голове его возникает огромная дыра, засасывающая внутрь себя вещи, в истинности которых он, казалось, был уверен. Кей’ла Калевенх жива? Та самая Кей’ла, в честь которой племена Фургонщиков строили огромный курган? Дочка Анд’эверса? Ее смерть Крыса считал подтвержденной. Если она жива…
Шестеренки его разума — то есть того, что некоторые считали сильнейшим его оружием, — начали вставать на свои места.
Тот, кто получит ее в руки, обретет влияние и на самого Анд’эверса. Нет, не так. Кей’ла для верданно — это Избранная Лааль Сероволосой. Той самой Лааль, ради которой они сотни лет отказывались садиться на лошадей. Если Кей’ла Калевенх встанет теперь перед ними, то тот, кто сделает ее своей марионеткой, получит возможность направить Фургонщиков куда пожелает. Даже в союз с Йавениром, снова против меекханцев.
«Мы или никто», — решил он.
Этот ребенок слишком важен, чтобы позволить ему свободно ходить по миру. Если не удастся ее контролировать… Он мысленно сверил список самых умелых дружин убийц, которые были у него на востоке. Восемь, может десять. Три в поле, два отдыхают и лечат раны, по крайней мере одна готовится к делу против Гончих. Отозвать. Они будут готовы в любой момент.
Все это продлилось два или три удара сердца. Когда же он поднял взгляд, встретился с двумя внимательными, взвешивающими парами глаз. В глубине одной плясала улыбкой.
— Именно это меня всегда в нем и удивляло, графиня. Он принял факты и принял решение о том, что следует поймать или убить эту девочку, за время куда короче, чем большинству людей понадобилось бы, чтобы спросить с глупым выражением: «Но как же так?»
Улыбка императора исчезла.
— Она должна остаться в живых. Это не обсуждается. Если Первая Крыса не ошибается, Кей’ла может оказаться важнейшей персоной этого столетия. Впрочем, Люво должен уже быть здесь…
Двери беззвучно раскрылись, и лакей объявил:
— Граф Люво-асв-Нодарес, глава внутренней разведки.
Оба, и Сука, и Первая Крыса, носили графские титулы, что серьезно упрощало им связи в иерархическом мире меекханской аристократии. Оба титула принадлежали старым, но малоизвестным родам, доживающим где-то на окраинах Империи, и даже если кто и помнил, что Люво-асв-Нодарес родился сыном мелкого купца, то сотня аутентично выглядящих пергаментов доказала бы, что память ошибается. Гентрелл также мог спроворить себе подобные документы, однако роль Третьего не требовала таких больших жертв. Он предпочитал носить свой настоящий дворянский титул, хотя уже долгие годы не светил никому в глаза монограммами на манжетах.