Каждому своё. Рассказы о жизни, о смерти и о кино
Шрифт:
–Присядь! Полюбуйся со мной на город…
–Ты учти, старик! Если ты собрался прыгать, то это очень хреновая идея… что Кристина без тебя делать будет! С ума ведь сойдёт… окончательно.
Серёжа ухмыльнулся и посмотрел на меня. В его буравящем взгляде я ясно прочёл ехидный вопрос: «Ты серьёзно, мать твою? Неужели ты настолько тупой?»
–Дима… дорогой мой Дима. Если бы я хотел покончить с собой, я бы сделал это по-другому и давно. Я уже полтора месяца сюда хожу. Раньше у меня ключи были – и от парадной, и от крыши, местный слесарь подогнал за бутылку. Да только я их пару ночей назад посеял где-то. Надо будет поискать – может, дома где-то выронил или на работе.
–А зачем? Зачем, чёрт побери!
Серёжа некоторое время молчал, потупив взгляд, а потом вдруг заговорил. Заговорил напевно, но при этом – горячо, будто только что придумал это и вот теперь горит желанием рассказать всё хоть первому встречному:
–А тебе не кажется, Дима, что все мы ужас как скучно живём. Мало того скучно – лицемерно, гнусно… все носим маски, мягко выражаясь. А то и целые костюмы. Занимаемся ни тем, чем хотим. Говорим не то, что хотим. Ты когда-нибудь думал о том, как тебя всё задолбало. Жена задолбала, работа задолбала. Всё, в общем. Нет, не думал?
Перед глазами возник образ Ларисы. Туманная тень очередной ссоры из-за 5 000, потраченных на копию телеспектакля Ленинградского телевидения. Вечерняя ссора, утреннее перемирие – до следующего вечера.
–И тебя задолбало? – спросил я.
–Конкретно. Кристина слишком приземлённая, несмотря ни на что. Ну разве может романтик быть фанатом «Стар Трека». К тому же начала поговаривать о детях. И не то, чтобы я не хотел детей, дети – это замечательно. Просто тогда ведь всё окончательно стухнет… – он на секунду прикрыл глаза, сделал несколько глотков из бутылки – Отсюда можно смотреть на город и оставаться незамеченным. И никто не потревожит, не перед кем не нужно претворяться, не надо юлить, извиваться, как уж на сковородке. Просто сидишь на парапете, потягиваешь пиво и любуешься на город – отсюда минимум три района видно! Считай, такая вот у меня пещера. У меня такая, у тебя другая…
–Что ты имеешь в виду?
–А что? Разве все эти твои фильмы и спектакли – это не пещера? Ровно такая же пещера, как и у меня. «Каждому своё», было написано на воротах Освенцима.
–Бухенвальда…
–Что?
–Это было написано на воротах Бухенвальда… на воротах Освенцима было написано: «Труд освобождает». До кино я увлекался Второй Мировой.
–Я тоже… знаешь, Димыч – у меня была огромная коллекция: всякие книжки, вырезки из газет. А когда интернет появился, я корефана своего просил мне статьи распечатывать. У нас-то не было компа – разве что в кафе идти… да не с руки. Но вот про Бухенвальд и Освенцим не знал… спасибо!
Я подсел к нему. Действительно – из Серёжкиной пещеры открывался великолепный вид на наши каменные джунгли. Отсюда они были похожи на тлеющее кострище – мириады разноцветных искорок то погасали, то вспыхивали в разных его концах, и зрелище это завораживало похлеще всех кинохроник мира. Серёжа протянул мне бутылку, и я сделал глоток.
Серёжа улыбнулся:
–Ну вот мы и преломили хлеба.
Я улыбнулся ему в ответ. Преломили хлеба… но съедим ли их, вот в чём вопрос.
Мы расстались только к рассвету – с одной стороны нашего каменного кострища ещё вздрагивали молочно-голубые сумерки, а с другой – разгоралось багровое пламя зари. Моя несравненная Лариса позвонила мне за ночь раз семь или восемь. Всякий раз я отвечал ей одно и то же: «Ещё немного и приеду».
В конце концов около четырёх утра, я встал с парапета и поплёлся к лестнице. Опьянение моё практически прошло, но глаза слипались, а в глотке бродил сонный холодок, смешанный со вкусом солода.
–Пойдёшь домой? – спросил Серёжа.
–Пойду… в твоей пещере хорошо, но мне пора в свою – тёмную и тесную, к бобинам и мониторам. Лариска наверняка сейчас варит мои пластинки, как в том фильме, помнишь?15
–Приходи, если что.
–Непременно. Да и ты не забывай меня.
В нашей квартире было необычайно тихо. На удивление, чемоданы с моими вещами не стояли у дверей. Ларису я обнаружил спящей на диване в гостиной. Рядом с ней лежал телефон, раскалившийся добела.
Я прошёл в спальню. Судя по показаниям часов, что до начала моего рабочего дня остаётся четыре часа, следовательно, спать ложиться нет смысла. Тем не менее, я прилёг на не расстеленную постель и прикрыл глаза. "Теперь главное – не уснуть" – подумалось мне. Мысли о возможности проспать работу напугала меня до почти до смерти, поэтому я быстро открыл глаза.
Бобины. Целая полка бобин. Здесь, на этой полке, примерно 60 фильмов. Ещё столько же – на жёстком диске в компьютере.
Я улыбнулся. «Пещера…» – вспомнились мне слова Серёжи. На секунду мне стало жутко, но потом одна-единственная мысль рассеяла всякий страх. Она так развеселила меня, что я даже произнёс её вслух:
–Ох, дьявол! Лучше уж так, чем каждую ночь на крышу с пивом! Каждому своё, Серёжа, каждому своё!
Через месяц и три дня картонная коробка со штемпелями почты США, службы экспресс-доставки, а также нашего районного почтамта, оказалась у меня. Весь трепеща, я дрожащими руками вскрыл упаковку, и на нашем кухонном столе оказалась одна из немногих копий драмы «Ригодон» – последнего фильма Аллана Смитти, загубившего его карьеру, однако ставшего культовым.
Лариса смотрела на меня как на умалишённого:
–И что это за хрень опять?
–Какая тебе разница! Ты ведь всё равно захочешь оплевать меня!
Лариса даже не разозлилась – она была в шоке. Никогда в жизни, ни разу за все три года, что мы женаты я ей так не отвечал.
–Дай мне просто порадоваться покупке! Это 123 фильм в моей коллекции! Какого чёрта вообще!
Лариса с минуту собиралась с мыслями, потом пожала плечами и, хмыкнув, сказала:
–Ладно… боже мой… было бы из-за чего бузить. – говорила она тихо и удивлённо – Там, в холодильнике я тебе от обеда оставила макарон и немного курицы. Ты как закончишь… в общем, приходи если что.
Сказала – и вышла в гостиную.
А я возрадовался пуще прежнего. Чуть было не начал танцевать.
Вот и всё! Надо будет позвонить Серёже и сказать, что не обязательно искать ключи от это чёртовой крыши.
КТО НЕ ЛЮБИТ ВТОРНИКИ
Григорий Петрович – бухгалтер алкогольной компании «ВАКХ», приятной наружности мужчина, находившийся в том возрасте, когда многое уже не принято, а многого ещё не хочется – не любил вторники больше всего на свете. Притом не любил их искренне, нежно, довольно давно и, кажется, взаимно. С самого детства, каждую неделю каждого месяца этот день находил, чем вывести его из себя – побегом ли черепашки из старой обувной коробки, неудом ли за контрольную по тригонометрии, потерей ли очков. И вот с тех самых далёких пор, когда Григорий Петрович был сначала ребёнком, а затем юношей, он возненавидел этот день недели.