Каждому своё
Шрифт:
– Бернадот наш родственник, - сказал Мюрат.
– И такая же сволочь, как этот Моро...
В эти дни на приеме в Тюильри консул публично назвал Мюрата не мой шурин, а - наш шурин. Жермена де Сталь обрадовалась этому поводу для, сооружения остроты:
– Ага! Первое королевское "мы" над республикой уже прозвучало. Его услышали там, где надо, - именно в Тюильри. Скоро это "мы" будет печататься с большой буквы...
* * *
Пусть не было орденов и эполет, но в Рейнской армии еще выжидали наград от имени республики - подзорных труб с отличными линзами, именных пистолетов, позлащенных шпаг,
– Уверен, - говорил им Моро, - Рапатель вернется не с пустыми руками, вы все это получите...
Из Люневиля сообщали, что мирные переговоры близятся к завершению, Австрия навсегда отказывается от захватов в Италии, которая, несомненно, подпадет под французское влияние... Александрина уже настроилась на отъезд:
– Скажи, мы будем танцевать в Тюильри?
– Если ты этого желаешь...– отвечал ей муж.
А Лагори он с грустью признавался:
– Бедная девочка! Ей хочется кружить в бальных аллюрах... Она еще не может понять, что эти дни в Страсбурге на старости лет станут казаться ей днями безмятежной и тихой радости, когда все прохожие на улице улыбались нам, не было средь нас суеты и зависти...
Потеплело, и всю ночь пласты подталого снега обрушивались в провалы улиц с крутизны готических крыш древнего Страсбурга. К утру Мориц Саксонский, стоя у городского фонтана, сбросил с себя последний снег, от его бронзовых плеч, прогретых весною, медленно парило. Красивые молодые эльзаски, зашнурованные в талии до предела, сыпали зерна на подоконники, и голуби приятно ворковали. Моро осторожно покинул постель, чтобы не потревожить утренний сон Александрины. Лакей с кувшином воды ожидал его в туалетной. Несколько взмахов бритвы, взлетающей, будто сабля, и с бритьем было покончено. Моро отогнул манжеты на белоснежной сорочке, застегнул пуговки на атласном жилете.
– Доминик Рапатель вернулся из Парижа?
– Да, сегодня ночью...
По лицу адъютанта Моро сразу догадался, что его поездку в Париж удачной считать нельзя. Он предложил ему:
– Ну, Рапатель, глоток крепкого ликера?
– Не откажусь...
Они выпили по рюмке шартреза, сели за кофе.
– Наверное, - начал рассказ Рапатель, - теперь нам не нужно никаких наград. Мы желали получить их от имени республики, но она, кажется, издала последний вздох...
Он рассказал о взрыве "адской машины", о том, что Фуше проводит по ночам аресты граждан, не имеющих никакого отношения к этой "машине", но зато имеющих заслуги перед революцией. Бонапарт дал пенсию сестре Робеспьера.
– Но этой пенсией он завуалировал аресты вдовы Бабефа, даже вдовы Марата! Консул не сидел в тюрьмах на чечевице, но... Почему не остановила его Жозефина, которую в годы террора не миновала сия горькая чаша?
Моро плотно набил табаком трубку:
– Почему же не сидел? Бонапарта тоже не миновала чаша сия. После казни Робеспьера он был посажен как его сподручный, но тут же проклял своего покровителя как "тирана" и получил свободу... Давай, Рапатель, подумаем вместе: если Бонапарт не лишен логики, он сейчас должен бы арестовать сам себя. У него ведь тоже было прошлое в революции, ведь тоже были заслуги перед нацией...
В рюмках снова вспыхнул золотистый
– Я всю дорогу от Парижа мучился, - сказал Рапатель.– Самовластье становится невыносимо. Иногда мне начинает казаться, что лучше пусть вернется граф Прованский из Варшавы, граф Артуа с принцем Конде из Лондона, даже ничтожный герцог Энгиенский из Бадена - легче сносить королевскую спесь, нежели наглость корсиканского выскочки!
Моро долго рассасывал огонь в трубке.
– Ошибаешься, Рапатель: Бурбоны вряд ли поумнели за годы скитаний... Разве способны они засыпать пропасть между престолом и народом Франции? Буду откровенен: даже если возможна реставрация монархии, французы все равно никогда не примут монархической власти.
– Генерал!– воскликнул Рапатель.– Но они же приняли власть первого консула... единоличную, как у монарха! А в Париже опять разговоры: почему Бонапарт, а не Моро? Мы на Рейне - это граница, жена с вами, я тоже с вами.
– К чему ты готовишь меня, Рапатель?
– Поезжайте в Россию: вас там примут...
Мимо окон пролетела последняя глыба снега.
– Кто говорит в Париже, почему Бонапарт, а не я, тот оказывает плохую услугу не только мне, но и всей Рейнской армии, последней республиканской армии Франции{5}... Нет, Рапатель, Россия меня не примет: я остаюсь убежденным врагом монархий, я должен умереть гражданином!
– А я, позвольте, останусь вашим адъютантом...
13. Призраки
Коварного Чарльза Уитворта в Петербурге уже не было, но ядовитые зубы его агентуры сохранились на берегах Невы в целости. Заговором теперь руководила любовница Уитворта. Она получила из Англии два миллиона, чтобы не было ни союза с Францией, ни похода на Индию, ни, тем более, императора Павла I, политика которого угрожала сент-джемсскому кабинету потерей главной колониальной кормушки - Индии.
Это не басня, это не анекдот, это не фантастика!
Угроза потери Индии была реальна: Лондон в 1801 году имел в своих гарнизонах на Востоке всего лишь около двух тысяч солдат - сущая капля в возмущенном море угнетенных народов. Конечно, появись в Индии казаки Платова с ветеранами Массена, и Лондон навсегда забыл бы туда дорогу.
Именно страх за Индию и решил все остальное...
Вокруг заговорщиков группировались в Петербурге не только чересчур лихие гвардейцы, недовольные строгостями службы при Павле I, но и видные сановники-крепостники, для которых сама мысль о союзе с Францией - нож острый, ибо в Бонапарте они видели лишь наследника революции.
Казаки атамана Платова уже развили походный темп - до пятидесяти верст в сутки! Англии угрожал правительственный кризис. Европа дружно заговорила о "вооруженном нейтралитете" времен императрицы Екатерины II, дабы совместными усилиями морских держав пресечь разбой на морях английского флота.
"Пресечь? Разбой? На морях? Англии? Ха-ха!.."
Копенгаген, союзный России и Франции, мирно спал при открытых окнах была весна. На спящую столицу Дании адмирал Нельсон - без объявления войны!– обрушил с эскадры ураган раскаленных ядер. В грохоте боя и треске разгоревшихся пожаров англичане заставили датчан отрешиться от своих союзов с "варварской" Россией и "кровожадной" Францией... Горацио Нельсон сделал заявление: