Каждый твой взгляд
Шрифт:
— Как видите, все эти годы как-то держусь.
— Вся ваша выдержка не больше чем внешняя оболочка. Одно легкое дуновение — и исчезнет без следа. Но, честное слово, не стоит беспокоиться за мисс Бойл. Каждый день ее поджидает и провожает до дома весьма положительный молодой человек. Кстати, сам он работает в Сити. Больше того, дважды по воскресеньям они отважно выезжали за город на пикник — вдвоем.
— Никогда об этом не слышала.
— А с чего бы ей вести с вами такие разговоры? Разве вы обсуждаете с ней личную жизнь?
— В таком случае почему она рассказала
— Потому что я проявляю интерес к делам мисс Бойл, и внимание аристократа ей льстит. Однако молодая особа отличается завидным здравомыслием и никогда не позволит своей голове закружиться от моего яркого оперения.
Яркое оперение? Что за самомнение!
— Право, вы чрезвычайно себе льстите.
— Научился у лорда Уайера. От безудержного хвастовства у слушателей быстрее вскипает кровь.
Голос Гастингса звучал мягко, музыкально, а слова текли подобно звукам арпеджио под умелыми пальцами. Почему же она не замечала этого раньше?
Ситуация начала раздражать. Хелена откинулась на спинку кресла и постаралась говорить с оттенком холодного нетерпения.
— Зачем вы пришли?
— Не зачем, а почему. Пришел, потому что я ваш давний верный друг и забочусь о вашем благополучии.
Хелена усмехнулась.
— Искренне тронута. Так что же именно вас беспокоит? Снова вам кажется, что мой корсаж не по размеру? Или, может быть, моя энергичная походка разрушает лондонские мостовые?
— Ни то ни другое. Опасность заключается в мистере Мартине.
— На этот счет мне уже доводилось слышать от вас немало предупреждений, — отмахнулась Хелена.
— И все же вы не последовали ни одному из них.
— В этом не виноват никто, кроме вас.
Гастингс на миг опустил голову, а потом снова посмотрел прямо. Разве у него и прежде были такие синие глаза?
— Готовы ли вы принять меня всерьез, если дам слово впредь никогда не требовать от вас поцелуя?
Хелена только вздохнула.
— Насколько я могу судить по вашим прошлым обещаниям, вместо поцелуя вы непременно придумаете что-нибудь еще, столь же неприличное.
— А что, если я пообещаю не подходить ближе, чем на три фута?
Тон, которым были произнесены эти слова, заставил не спешить с ответом. Что, если именно в эту минуту Гастингс говорил искренне? Хелена постаралась поскорее выбросить из головы предательскую мысль.
— В таком случае, очевидно, потребуете, чтобы я разделась и привязала себя к кровати — точно так же, как описали в своем бесстыдном романе. А сами тем временем, любуясь мною с расстояния трех футов, будете предаваться мерзким утехам, которые свойственны мужчинам в подобных случаях.
— Заметьте, идея принадлежит вам, — пробормотал Гастингс.
Что ж, так-то лучше. Насмешливый стиль куда более привычен для слуха, когда беседуешь с его милостью. Впрочем, противостоять ему оказалось ничуть не легче: пальцы на ногах продолжали судорожно поджиматься.
— Подобные идеи вы прекрасно порождаете самостоятельно, без малейшей помощи с моей стороны.
Гастингс театрально вздохнул.
— Вижу, что в данной ситуации любые обещания совершенно
— Абсолютно напрасны.
Он встал.
— Иногда полезно не обращать внимания на того, кто принес весть, и целиком сосредоточиться на содержании сообщения. Разве когда-то я не оказался прав в оценке склонностей и поступков Билли Карстерса? И вот сейчас миссис Монтит вышла на тропу войны, так что игнорировать ее неуемную энергию и праведный гнев крайне опасно.
Миссис Монтит была свояченицей Эндрю и считала себя бескорыстной и преданной защитницей добродетели. При этом добродетель в ее понимании сжималась до узких рамок строжайшего целомудрия. Она жила на свете исключительно ради высоких целей: чтобы разоблачить пороки юной девы, неосторожно позволившей лишнего одному из дерзких поклонников, или заклеймить позором распущенность молодой леди, проявившей благосклонность не к тому джентльмену, которого общество назначило официальным женихом.
— Когда сообщение достойно внимания, я без труда абстрагируюсь от его источника, — высокомерно заверила Хелена. Тем не менее упоминание имени Билли Карстерса заставило ее задуматься. Прежде мисс Фицхью решительно отказывалась верить критическим суждениям Гастингса о двойственном характере любимого кузена, однако, к огромному сожалению, время развеяло заблуждения.
— Подойдите к окну и посмотрите вниз.
— На Флит-стрит? Прекрасно знаю, как выглядит эта улица.
— И все-таки исполните мою просьбу. Взгляните на противоположную сторону, на второй фонарь справа.
Гастингс послушался.
— Там стоит человек и читает газету. Ничего особенного.
— А стоит он на этом месте исключительно для того, чтобы я, не дай Бог, не вылезла в окошко, не спустилась по стене — заметьте, на глазах у всех — и не предалась предосудительным увеселениям. Кроме того, вам отлично известно, что возле второго выхода из комнаты сидит горничная и стережет, чтобы я не сбежала. Когда я иду на работу пешком, она следует на расстоянии двух шагов. Когда еду в экипаже, вознице строго-настрого приказывают не выпускать меня нигде, кроме как на пороге этой конторы, где она уже ждет. А на балах и раутах рядом неизменно оказывается сестра или невестка. Даже в дамской комнате.
Вопреки ожиданиям Хелены перечисление мер предосторожности, предпринятых семьей Фицхью, не произвело на виконта ни малейшего впечатления.
— И это все?
— Скажите, каким образом миссис Монтит удастся уличить меня в скандальных действиях, если нельзя даже чихнуть незаметно?
— Я более высокого мнения о вашей изобретательности, мисс Фицхью. Да, пока еще бдительный надзор себя оправдывает, но пройдет немного времени, и вы придумаете способ вырваться из-под контроля. — Дэвид, умолкнув, пристально посмотрел на Хелену. В глубине его синих глаз светилось что-то опасно напоминающее искреннее участие. — Так вот, когда это произойдет и благоприятная возможность наконец-то представится, умоляю проявить мудрость и выдержку и осознать, что далеко не все пути в равной степени достойны внимания. Некоторые, причем самые привлекательные, ведут прямиком к катастрофе.