Каждый за себя
Шрифт:
Колоритный мужик! В зимних спортивных штанах, толстых кроссовках, с золотым перстнем на мизинце. Винсент готов был спорить, что на шее под футболкой у чернорожего болталась и золотая цепь, толщиной с палец. А вот думать он явно не думает. Приписать кореянке японское слово... намекнуть, что она японка. Или ему все азиаты на одно лицо? В любом случае, за куда меньшее убивают на месте.
Тем временем из-за спины крутого «спортсмена» неслышно вышел Ушлый, уже надевший шляпу. По пятам за бонзой проследовали двое его охранников.
Пока Винс с интересом разглядывал нового представителя сектора, тот многозначительно подвигал тяжелой челюстью и ткнул пальцем в рейдера:
– Эт, типа, не гайдзин?
Су Мин к удивлению Винса в ответ лишь расслабленно улыбнулась и развела руками:
– Бивень, твой отец был бакланом. Твой дед был бакланом, – девушка облокотилась о стойку. – И твой сын тоже будет бакланом. А кто все твои женщины, я лучше промолчу.
Правая ладонь кореянки развернулась к бугаю, и тот вдруг, коротко дёрнувшись, упал.
– Впрочем, о чём говорить с бакланом? – девушка посмотрела на официанта. – Веди. Мне надоело тут стоять.
Уже подходя к столику, Винс сказал:
– Беспроводной тазер – не самая надёжная вещь.
Его спутница пожала плечами:
– Кого любит мир, тому и соломинка – надёжный мост, – в полутьме улыбка девушки была не видна, но угадывалась в голосе.
* * *
У Айи опять болела голова. Не остро, до рези в глазах и тошноты, а нудно, монотонно. Боль расходилась волнами, как круги по воде. Разбуженная внезапной пробежкой и грохотом выстрелов, она родилась, словно далекое эхо. Только, в отличие от эха, не удалялась, а наоборот, неспешно приближалась, усиливалась.
У кроликов было тепло, но слишком людно. Общий зал у них, видимо, редко пустовал. А ещё на скамье возле стены девушке отчего-то именно сейчас было неудобно. Собственная одежда, впервые за последние дни сидящая по размеру, начала раздражать и мешать. Хотелось сдернуть с себя всё, вплоть до белья. Казалось, каждый шов впивается в тело. И голоса раздражали, и запахи. Даже нет, не раздражали. Бесили.
Однако народу припёрло трепаться. Керро, Алиса и Роджер свалили в одну из комнат, видимо, обсуждать грядущий рейд. Потом к ним присоединился Мать Тереза. Сидящие возле окна Эсмеральда, Питер Пэн и Тарзан резались в карты и о чем-то спорили. Карты шуршали и звонко шлёпали рубашками об стол. Эсмеральда притоптывала тяжёлым ботинком. Питер Пэн громко и заливисто смеялся… Чуть в стороне Покахонтас равнодушно разбирала свою снайперку. И все эти звуки Айю тоже неимоверно раздражали.
А ещё начала чесаться голова. Невыносимо! Откуда-то изнутри. И запястья. Девушка скребла их, пока не поняла, что вот-вот раздерёт до крови. Даже сидеть не было никаких сил!
Она поднялась, прошлась по комнате. По счастью, никто не обратил на эти передвижения внимания. Зашёл Железный Дровосек. Приставил к стене штурмовую винтовку, порылся в лежащем на скамье шмотнике, достал из него что-то съедобное
В этот миг у Айи со звоном лопнуло терпение, накрыв отдачей.
Безо всякой причины захотелось подойти и ударом ноги опрокинуть прислоненное к стене оружие. Так, чтобы с грохотом! Чтобы летело по полу! Чтобы все вскочили, заорали. Чтобы драка. У неё ведь нож есть. Конечно, она не отобьется. Но зато хоть повеселится.
– Мелкая, ты чё? Вштыривает? – спросил вдруг Дровосек, пристально глядя на девушку.
Покахонтас отвлеклась от своего занятия. Картёжники тоже прервались, оглянулись и теперь смотрели спокойно, но настороженно.
– Нет, – хрипло ответила Айя.
– А то я не вижу, – мужчина отставил в сторону бутылку с водой. – Иди, ляг. Без дурости только.
Вот как он догадался? И что такое с ней? Почему он понимает, а она нет? Бесит!
Айя с размаху села на лавку и замерла, уставившись под ноги.
– Вали спать, – миролюбиво посоветовал Дровосек. – Это в тебе адреналин бурлит. Отдохнёшь, и пройдет. А не пройдёт, доктор пилюльку даст. Не мечись. В глазах рябит.
И он снова захрустел сухарем.
Девушка посмотрела на собеседника. Он был рыжим. Но не таким, как она. Борода, волосы и брови – тёмно-медные. Лицо приятное – веснушки бледные, но не безобразными кляксами, как у Айки, а такие мелкие и редкие.
– Иди, – ровно повторил мужчина.
Может, он прав, и надо всего лишь выспаться?
В соседней комнате было пусто, если не считать Доктора Куин, которая, устроившись на одном из спальников, чесала перед зеркальцем длиннющие волосы, присыпанные каким-то порошком.
– Ты отдыхать, дорогая? – осведомилась Микаэла, услышав шаги Айки.
– Угу, – буркнула та.
– Душ в наше время – роскошь, – спокойно пояснила Куин. – Но химия спасает от вшей и грязи. У тебя чистая голова?
Айя мрачно кивнула.
Микаэла продолжила размеренно водить щеткой по волосам, вычёсывая порошок. По мере того, как тот осыпался, длинные пряди становились всё более блестящими и даже начали потрескивать от статического электричества. Когда волосы стали совсем чистыми, женщина стянула их кожаным шнурком, отряхнула юбки и подошла к угрюмой гостье.
– Почему же чешешься? – спросила Док.
Девушка на это пожала плечами. Говорить не хотелось. Щемило затылок, болел лоб, все тело зудело, одежда мешалась, а изнутри поколачивало – не дрожью, но каким-то чуть вибрирующим напряжением.
Макаэла коснулась ладонью пылающего Айиного лба, а та с изумлением заметила, что доктор Куин была, пожалуй, самой зрелой из кроликов. Ей было за сорок.
– Раздевайся, – мягко сказала женщина. – Надо поспать. Ты на грани истерики.
Гостья вскинул на неё удивленные глаза.
– Я хоть и женщина, но всё-таки врач. И неплохой. Я вижу.
Доктор Майк поднялась и направилась к укладке-саквояжу.
– Нет! – испугалась Айя. – Не надо уколов!
Микаэла оглянулась, с укором покачала головой: