Казино смерти

Кунц Дин Рей

— Я не знаю, о чем ты. Мои парни не всегда остаются со мной так долго, как мне хотелось бы.

— Не всегда?

— За исключением Андре. Он — настоящий бык, мой Андре.

— Я думал, он конь. Cheval Андре.

— Жеребец до мозга костей, — подтвердила она. — А где Дэнни-Урод? Верни мне его. Такая забавная маленькая обезьянка.

— Я перерезал ему горло и сбросил в лифтовую шахту.

Мои слова возбудили ее. Ноздри раздулись, на грациозной шее запульсировала жилка.

— Почему ты это сделал?

— Он предал меня.

Рассказал тебе мои секреты.

Датура облизала губы, словно только что покончила со вкусным десертом.

— Ты такой же многослойный, как лук, дорогой мой.

Я уже решил сыграть с ней в игру мы-одного-поля-ягоды-так-чего-нам-не-объединить-усилия, когда возникла другая возможность.

— Тот нигерийский принц — кусок дерьма, но я уверена, что ты смог бы стать пантерой после полуночи.

— Не пантерой, — ответил я.

— Нет? Тогда кем же ты можешь стать?

— Во всяком случае, не саблезубым тигром.

— Ты можешь стать леопардом, как на Килиманджаро? — спросила она.

— Горным львом.

Калифорнийский горный лев, один из самых опасных хищников на Земле, предпочитает жить в горах и лесах, но хорошо адаптируется и в холмистой местности, где самая высокая растительность — кусты.

Вот и на холмах и каньонах в окрестностях Пико-Мундо, которые чуть ли не сплошь заросли кустами, горные львы прекрасно себя чувствуют и иногда даже решаются заходить на соседние территории, по существу, в настоящую пустыню. Самец горного льва может объявить своими охотничьими угодьями участок в сотню квадратных миль, и ему не нравится сидеть на одном месте.

В горах он кормится оленями и большерогими козлами. На такой пустынной территории, как Мохаве, гоняется за койотами, лисами, енотами, зайцами, грызунами, и такое меню вполне его устраивает.

— Мужские особи весят от ста тридцати до ста пятидесяти фунтов, — сказал я ей. — Они предпочитают охотиться под покровом ночи.

На ее лице отразилось детское ожидание чуда (мне уже довелось это видеть, когда мы собирались спуститься в казино с Думом и Глумом, и, пожалуй, только таким мне лицо Датуры и нравилось).

— Ты собираешься мне показать это?

— Даже днем, если горный лев по каким-то причинам идет, а не отдыхает, люди крайне редко видят его, так бесшумно он передвигается. Может пройти совсем рядом, а его не заметят.

Такой же возбужденной она, похоже, была и на человеческом жертвоприношении.

— Эти следы от лап — они твои, не так ли?

— Горные львы любят уединение и тишину.

— Они любят уединение и тишину, но ты собираешься показать мне само превращение. — Она и раньше требовала чудес, волшебного и невозможного, ледяных пальцев, пробегающих вверх-вниз по позвоночнику. И теперь думала, что этот час настал. — Меня привели сюда не следы фантома. Ты трансформировался… и оставил эти следы сам.

Если бы я был на месте Датуры, а она — на моем, то я бы стоял спиной к горному льву и, естественно, не видел

бы, как он крадучись приближается ко мне.

Глава 52

Огромный, с мощными лапами, острыми когтями… Двигался он так медленно, лапы на ковер пыли ставил так осторожно, что пыль, мелкодисперсная, словно тальк, даже не поднималась вокруг них…

Красавец. Коричневато-желтый, с темно-коричневым концом длинного хвоста. С темно-коричневыми ушами и боковинами носа.

Если бы мы с Датурой поменялись местами, она бы, как зачарованная, наблюдала за приближением горного льва.

Хотя я пытался не отрывать глаз от Датуры, горный лев буквально притягивал мой взгляд, и во мне нарастало чувство ужаса.

Моя жизнь была у нее в руках, и все мое будущее состояло из доли секунды, необходимой для того, чтобы пуля покрыла расстояние от дула пистолета до меня, но одновременно я держал в руках ее жизнь. И не мог в полной мере оправдать свое молчание, нежелание предупредить ее о нависшей над ней смертельной угрозе тем, что она целилась в меня.

Если мы полагаемся на дао, с которым рождены, то всегда знаем, как правильно поступить в той или иной ситуации, сделать так, чтобы наше деяние пошло на благо не банковскому счету, а душе. Отойти от дао нас искушают эгоизм, эмоции, страсти.

Я не кривлю душой и абсолютно в этом уверен, говоря, что не испытывал ненависти к Датуре, хотя на то и были причины, но, конечно же, презирал ее. Находил ее отталкивающей, потому что она являла собой классический пример сознательного невежества и нарциссизма, которые характеризуют наше тревожное время.

Она заслуживала тюремного срока. По моему мнению, она заслуживала казни; и в минуту крайней опасности, чтобы спасти себя и Дэнни, я считал себя вправе (считал своей обязанностью) убить ее.

Однако, возможно, никто не заслуживает такой ужасной смерти, какая грозила сейчас Датуре: стать добычей дикого зверя, который намеревался сожрать свою жертву живьем.

Несмотря на обстоятельства, даже под угрозой смерти, наверное, не следовало обрекать Датуру на такую судьбу, благо в руке у нее был пистолет, и с его помощью она, конечно, могла бы спастись.

Каждый день мы идем по лесу морали. Тропинок там много, все они разветвляются, и так часто вдруг выясняется, что мы заблудились, потеряли свой путь.

А когда переплетение тропинок столь сложное, что мы не можем решить, какую выбрать, мы надеемся на знак свыше, который направит нас. Но расчет исключительно на знаки может привести к отказу от всех моральных обязательств, а это ужасный выбор.

Если леопард, замерзший в снегах Килиманджаро, так высоко, что природа отказывается взять его к себе, понимается всеми как знак, тогда и своевременное появление голодного горного льва в сожженном отеле-казино — знак еще более убедительный, просто святой голос, звучащий из неопалимой купины.