Казнь на Вестминстерском мосту

Перри Энн

— Не знаю. — Томас не хотел вселять в него необоснованный оптимизм. — Но это лучшее из того, что мы можем сделать.

— Вам понадобится еще как минимум шесть констеблей — больше дать не могу. Когда им приступать?

— Пусть они опросят извозчиков, дозорных констеблей и свидетелей, а потом помогут мне с депутатами. Я начну сегодня же, а вечером займусь торговцами.

— С депутатами повидаюсь я. — Драммонд с неохотой отошел от камина и снял с крючка мокрое пальто. — С чего начнем?

Утомительная

и монотонная работа, на которую ушла вторая половина дня, ничего не дала. На следующий день Томас начал все сначала, с одной только разницей: Шарлотта рассказала ему грустную историю о том, что чувством, которое объединяло Барклая Гамильтона и жену его отца, была отнюдь не ревность или ненависть, как они считали, а глубокая и безнадежная любовь. Эта новость не обрадовала инспектора, он лишь ощутил глубокую жалость к людям, которых долгие годы разделяло уважение к чести.

Питт вдруг со всей отчетливостью осознал, как ему в жизни повезло, и его душа наполнилась непередаваемым ликованием, которое захлестнуло его и едва не вырвалось наружу.

Томас нашел возле моста цветочницу, широкобедрую женщину с обветренным лицом. Определить ее возраст оказалось нелегко: на вид ей можно было дать и пятьдесят, и тогда любой назвал бы ее крепкой и пышущей здоровьем, и тридцать, но тогда стало бы ясно, что жизнь сильно побила ее. Она держала лоток со свежими фиалками — голубыми, фиолетовыми и белыми — и вскинула на Питта полный надежды взгляд, когда увидела, что он направляется к ней. Однако когда торговка узнала в нем полицейского, который допрашивал ее, огонек в ее глазах потух.

— Мне неча рассказывать, — заговорила она прежде, чем Питт обратился к ней. — Я продаю цветики, собираю букетики, как их милости пожелают, иногда перекинусь парой словечек с жельтменами, и все. Я ничё не видала, када кокнули тех господ, бедолажки, усё было как всегда. Никакие кэбы не останавливались, и девиц близь не было, тока те, о коих я уж грила. А есчо Фредди, торгует горячими пирогами, да Берт, он продает сэндвичи.

Питт порылся в кармане, достал несколько пенсов и протянул ей.

— Голубые фиалки, пожалуйста… нет, секундочку, сколько стоят вот эти белые?

— Они особливые, потому шо пахнут слаще. Белые цветики завсегда пахнут сильнее. Верно, берут запахом, ежли не вывши цветом?

— Тогда дай мне понемногу каждого цвета.

— Бери, милок, но мне все равно неча сказать. Ничем я тебе не помогу. Хоть и рада бы!

— Но ты помнишь, как продавала цветы сэру Локвуду Гамильтону?

— А то ж, как забыть! Он у мене постоянно покупал цветики. Разлюбезный был господин, бедолажечка. Никада не торговалси, как вот некоторые. Есть господа, они ворочают деньжищами, а торгуются из-за фартинга.

Цветочница

тяжело вздохнула. Томас прекрасно представлял, что у нее за жизнь, и знал, что четверть пенса имеет для нее огромное значение, потому что на нее можно купить кусок хлеба. При этом она не испытывала никакой ненависти к мужчинам, для которых образ жизни предполагал обед в девять перемен и которые торговались с ней из-за столь мелкой для них суммы; она просто горько сокрушалась из-за того, что судьба распорядилась так, а не иначе.

— Ты помнишь ту ночь? Тогда депутаты засиделись допоздна.

— Хосспади, да они постоянно сидят там допоздна, — дернув плечом, сказала она. — И чё они там делают? Грызутся, сочиняют новые законы для нас — или распивают бутылек портвейну?

— В ту ночь погода стояла хорошая, как раз для неторопливой прогулки домой. Вспомни-ка все еще раз. Пожалуйста. Ты тогда ужинала? Что ты ела? Купила себе ужин у кого-то из разносчиков?

— А точно! — вдруг радостно воскликнула торговка. — Я поснедала маринованного угорька с хлебцем, купила его в ларьке у Жако на набережной.

— А потом что? В котором часу это было?

— Не знаю, милок.

— Знаешь. Ты наверняка слышала Биг-Бен! Ждала, когда будут расходиться депутаты после позднего заседания…

Она нахмурилась, вспоминая.

— Я слыхала десять ударов, но это было до того, как я спустилась к Жако.

— А одиннадцать ударов ты слышала? Где ты была, когда Биг-Бен пробил одиннадцать?

Прежде чем торговка успела ответить, к ней подошел прохожий и купил букетик фиолетовых фиалок.

— Я трепалась с Жако. Он сказал, шо из-за теплой погоды у него путево идет торговлишка, потому шо на улицах много людёв, шо вот, мол, было бы здорово, если бы так было завсегда. А я сказала, что точно здорово, потому шо сходила за еще одной порцией цветиков, а они быстро вянут.

— И потом ты вернулась сюда, и это было до того, как депутаты стали расходиться, — подсказал Томас.

— Не, — задумчиво помотала она головой. — Ничё я сюды не вернулася! Мине надоело ждать их, и я пошла на Стрэнд и к театрам. И там распродала все свои цветики.

— Такого не могло быть, — возразил Питт. — Возможно, ты пошла туда в другую ночь. Ты же продала цветы сэру Локвуду Гамильтону. Примулы. У него в петлице были свежие цветы, когда его нашли убитым, а когда он за несколько минут до этого уходил из парламента, цветов у него не было.

— Примулы? У мене нетуть примулов. Фиалки — да, в это время года я ими торгую. Потом будут другие цветики, а чичас токмо фиалки.

— Точно не было примул? — осторожно уточнил инспектор, чувствуя, как в его сознании зарождается странная и пугающая идея.