Казнь
Шрифт:
– Я решил закрыть контору, – продолжал Долинин, – при теперешних условиях я все равно потеряю всю практику.
– Но ведь братца вашего оправдают, – сказал тихо Грузов.
– Я надеюсь, – ответил Долинин, – но это все равно. Так вот, – словно торопясь, сказал он, – в месяц приведем все дела в порядок и сдадим их. За это время вы приищите себе место. Я же завтра думаю сделать заявление о сдаче своей конторы.
Грузов насупился, отчего верхняя его губа вытянулась далеко вперед и стала походить на хобот.
– А
Он отказался от обеда и лежал на диване до позднего вечера. Потом вдруг поднялся, что-то вспомнив, спустился в контору, взял письмо, заинтересовавшее его, и, надев шляпу, вышел из дома.
Грузов зашел к Косякову и застал его за игрою в карты. Он играл с женою в дурачки. Когда он проигрывал, Софья Егоровна хлопала в ладоши и радостно кричала:
– Остался, остался!
– Что нового? – спросил Косяков, сдавая карты. Грузов сел подле него и мрачно ответил:
– Яков Петрович закрывает контору! Я без места!
– Фью! – свистнул Косяков. – Подожди, и мы богатыми будем. Есть чего печалиться. Ходи! – сказал он жене.
Грузов недовольно поднялся, не встретив сочувствия друга, и прошел к себе. Там он долго рассматривал верхнюю губу в зеркало, помазал ее мазью, потом взял гитару и стал тихо наигрывать, погруженный в меланхолические думы.
Яков Долинин прошел несколько улиц и позвонил у дверей полковницы Колкуновой.
– Отворяйте, отворяйте, не заперто! Ах, кого я вижу! – услышал он слащавый голос и, оглянувшись, увидел полковницу, которая посылала ему поцелуй и кивала из раскрытого окошка.
Долинин нахмурился и вошел в переднюю.
Колкунова уже стояла в дверях гостиной с папиросою с левой руке и, широко улыбаясь, отчего с ее обвислых щек сыпалась пудра, говорила:
– Ах, Яков Петрович, как я довольна! Нас все, все оставили, и теперь, когда мой бедный зять вышел из тяжелого испытания белее снега, вы, как ангел – утешитель, являетесь в наш напрасно опозоренный дом!
И все время, пока она произносила эти слова, вздыхая и закатывая глаза, она тискала руку Долинина, словно доила ее, и незаметно влекла его в гостиную.
Долинин неохотно перешагнул порог комнаты.
– Мне, собственно, у вас… – начал он, но полковница перебила его, указывая на входящую в другие двери Екатерину Егоровну.
На ней было черное платье, что прекрасно оттеняло цвет ее лица, и кружевная косынка. Подойдя к Долинину, она с тяжким вздохом подала ему руку.
– Катя, благодари Якова Петровича за внимание, – возгласила полковница, – несмотря на то, что брат его ввергнут на место нашего Александра, он все-таки пришел выразить нам…
– Авдотья Павловна, – не выдержал наконец
Полковница подняла брови, отчего резкой чертой треснули на лбу ее белила, и раскрыла рот, но в этот миг в дверях показался Лапа:
– А я – то вас жду, Яков Петрович! Пожалуйте! Вот сюда! – он взял его под руку и повел по коридору.
– Невежа! – донесся до них презрительный голос полковницы.
– Навязчивая баба, – сказал Лапа, вводя Долинина в свою комнату, – я теперь домой иногда в окно лазаю. Садитесь, чаю нет. Феня со двора ушла. Добрая девушка и со способностями. Курите?
Лапа подвинул к Долинину папиросы и опустился на диван, придвигая гостю кресло.
Долинин сел.
В провинции все друг друга знают; и Долинин знал Лапу, но он в первый раз был у него в гостях и входил в более близкое общение, чем обыденная встреча двух внешне знакомых.
– Я получил от вас письмо, – начал Долинин.
– И пришли, – перебил его Лапа, – что и требовалось, хотя я, собственно, просил вас так больше…
– То есть как так? – не понял Долинин.
– Поговорить просто. Думаю, сокрушаетесь о брате, ну, я и того… поговорить!
Лапа не казался сегодня сонным, как обыкновенно, и из-под его тяжелых век бойко и пытливо глядели маленькие глазки.
– Напротив, я занят, – сказал Долинин, – у меня теперь много хлопот и работы. Я ищу… – но, вспомнив, что Лапа письмоводитель следователя, он замолчал.
Лапа усмехнулся.
– Всех лиц, которые его в тот день видели, – досказал он, – положим, хорошо и это, хотя лучше, – он лукаво подмигнул Долинину, – искать самого убийцу.
– Где мне искать его, для этого нужно быть близко к делу, да и не по мне это.
– Да, – подтвердил Лапа, – сноровка тут. Главное, сноровка и потом приметы. Думали ли вы, почему так упорно показывает против него Иван? А?
– Иван? Кто это?
– Лакей Дерунова.
Долинин пожал плечами.
– Вот то-то и есть. Откуда же известна нам тайна любви, письмо и все прочее? – сказал Лапа, протягивая руку к этажерке и доставая с нее тонкую тетрадь в синей обложке. – Так вот, откуда в нем ненависть? А?
– Не могу понять!
Лапа покачал головою.
– А помните вы повесть вашего братца под названием» Утопла»?
– «Утопленница», – поправил Долинин.
– Вот, вот! – кивнул Лапа. – А что там описано?
– Смерть девушки у Дерунова. Я вскоре после этого происшествия ездил в Петербург и рассказал ему, а он написал.
– Хе! А как он написал: барин соблазнил, лакей помогал! Да – с! А лакей-то – Иван, а Иван был женихом ее, да еще Иван грамотен и самолюбив. Вот – с! – Лапа поднял палец.