Казнь

Зарин Андрей Ефимович

– О да! – улыбаясь, ответила она. – Я всегда говорила, что с его способностями ему место не здесь.

Силин нахмурился:

– Скажите, с его связями…

Ему не нравилось, когда при нем хвалили другого. В это время на балкон, как ураган, ворвался Можаев.

– Друг мой, что с тобою? – спросила Елизавета Борисовна.

– То, что я чуть не избил этого негодяя Ознобова! Его, оказывается, выпустили, и он пришел в контору за каким-то расчетом, который давно с ним покончен. Буянил там; я пришел,

и он вдруг мне в глаза говорит: будьте – с, говорит, покойны, теперь мужика в кулаке не удержишь, у него и у самого кулак есть! И это при мужиках, что за расчетом пришли. Он прямо бунт готовит!..

– Пошли за становым!

– За становым – это уже скандал. Да нет, я один с ним справлюсь. Фу! – он опустился в кресло. – Вот, Степан Иванович, положение! Потраву простишь, порубку простишь, на другой день у тебя норовят в саду дерево выкрасть и в огород лошадей нагнать. Накажешь – стон пойдет!.. Работу не сделают, деньги требуют, а что помогал им в голодовку, лечил их, в долг лошадей им купил, семена дал – все не в счет. На то ты и барин!.. И что это Федор Матвеевич не едет!

– Ведь он обещался к вечеру!

Можаев не узнал голоса своей жены: столько в нем было гибкости и нежности. Он с удовлетворением взглянул на нее и любовно ей улыбнулся.

– Без него я как без рук, да и головы! А где Верочка?

– С Анной Ивановной! Знаешь, за что Захаров Дерунова убил?

– Ну?

Елизавета Борисовна пересказала. Можаев нахмурился.

– Ну, за это он мог. Он слишком непосредствен, а такие не знают полумер! Идемте в сад, Степан Иванович! Вы не видали еще моих оранжерей.

– С наслаждением! – с готовностью откликнулся Силин.

– Ну, а я насчет чая и закуски! – весело сказала Елизавета Борисовна и пошла в комнаты.

Свобода, свобода, свобода! Казалось, все пело в ее душе. Он уедет, и много – много к осени она полетит за ним, а там уже новая жизнь, новое счастье. Уже не краденое, а открытое, на зависть всем!

Проходя через зал, она взглянула в зеркало и не узнала своего лица: так оно было молодо и свежо.

Можаев показывал сад и оранжереи Силину. Он вдруг расположился к нему, видя, как благотворно подействовал его приезд на жену.

В одной из аллей сада, невдалеке от лужка, где играла Лиза, Анна Ивановна ходила с Верою. Вера обняла ее за талию и говорила ей:

– Я догадалась сразу, еще тогда, что вас так убивает, а теперь, когда вы вдруг повеселели, я все поняла. Ну, видите теперь, это не он!

Анна Ивановна покраснела.

– И никогда не мог он этого сделать! – горячо продолжала Вера. – Уже одно то, что он писатель, говорит о его порядочности. Я не знаю, обвиняй все его, я бы не поверила. Это все равно что говорили бы про Федора Матвеевича!

Анна Ивановна пристально взглянула на нее и, увидав, как Вера

внезапно вспыхнула, улыбнулась и обняла ее.

– Милая вы моя, – ласково сказала она, – если вы угадали мое тайное горе, то только отчасти. Я не могу его вам поведать, но оно велико, моя дорогая. Слава Богу, вы никогда не будете его знать.

Вера с тревогою посмотрела на нее, потом обняла ее и порывисто сказала:

– Вы все забудьте, и через полгода он женится на вас, а мы будем радоваться.

Лицо Анны Ивановны вспыхнуло в свою очередь, но она тотчас подняла свою руку, словно защищаясь.

– Нет, этого никогда не будет, – ответила она, – это могло быть!..

– Фу, какая вы похоронная! – капризно сказала Вера.

– Чай пить! – раздался с балкона звонкий голос Елизаветы Борисовны.

Солнце закатывалось, и облака, покрывавшие запад, казались лужами крови, бросая от себя красноватый отблеск.

В воздухе было душно, сгущалась вечерняя мгла, и как-то особенно приятно было сидеть на балконе и пить чай в эту пору. Анна Ивановна напоила Лизу и полусонную отнесла в кроватку.

Когда она вернулась и села подле Веры, Силин рассказывал о фельетоне Долинина. Он не помнил его точно. «Но там, – говорил Силин, – подпущено что-то мистическое и так близко касается этого убийства, что всех заинтересовало, а редактор прямо в восторге».

Вера пожала под столом руку Анны Ивановны.

– Он талантливый, – сказала Елизавета Борисовна. – Несомненно! Это видно даже по его открытому лицу, по голосу, манерам, – отозвался Можаев, – я читал сборник его рассказов и увлекся ими. Мне он очень понравился.

Вера опять стиснула руку Анны Ивановны.

– Он был моим товарищем, – сказал Силин таким тоном, словно от этого зависела талантливость Долинина, – мы с ним дружим и теперь, а тогда… помнишь, Анюта? – спросил он сестру. Та смутилась, застигнутая врасплох, и обрадовалась, когда внезапное появление Весенина отвлекло от нее внимание.

– Чай да сахар! – приветствовал он.

– А вот и вы! Вас-то нам и не хватало! – отозвалась Елизавета Борисовна. Вера задорно сказала:

– Федор Матвеевич сейчас уйдет в контору. Он очень занят.

– Сегодня я уж отработался! – ответил Весенин.

– И я, батюшка! – признался Можаев. – Ваш Ознобов задал звону нам всем. Того гляди, бунт будет!

– Ну, уж и бунт! – улыбнулся Весенин. – Елизавета Борисовна, дайте мне тарелочку простокваши, а я вам за это письмецо дам!

– От кого?

– От кого же, как не от вашей любезной madame Лоране. Пусть, говорит, ответят: сами на примерку приедут или мне к ним?

– Где письмо?

– Вот – с! Получите!

С едва сдерживаемым волнением Елизавета Борисовна схватила письмо и опустила его в карман.