Казна Кальвадоса

Сорокин Александр Сергеевчич

– Да, бывает такое, - подмигнул Борис. Нагнувшись к уху Хуаниты, он шёпотом спросил, нет ли у неё к кофе коньяка. Хуанита понимающе посмотрела на Бориса и щелчком подозвала слугу.

– Тут взгляд мой отвлёкся, - рассказывал Володя. – То ли птица низко пролетела, то ли птицу опередила мысль купить, вместо семечек, кокосов или тыкву. Я очень люблю пареную тыкву. Только смотрю, простите, синьорина, что сыплю соль на раны, стоит напротив меня человек, до боли похожий на вашего покойного отца …

– …умершего и похищенного, – вздохнула Хуанита.

– Как ваш отец, ещё раз простите, лишь такой щетинкой, знаете, ровной покрылся, и череп, и щёки с подбородком.

Павел поёжился:

– Володя, если повествуешь, то короче, мой друг, короче…

– Этот человек продавал что-то или покупал? – спросил Степанов.

– Вот этого я, убей, не помню, так растерялся. Он около продавца стоял, но по какую сторону от прилавка? Там ещё куча бананов лежала, апельсины, мандарины. Через них я не разглядел. Я сам сбоку стоял, там новый ряд начинался, и Лысый, простите, сеньора, человек похожий на вашего покойного отца, с краю располагался. Так вот, глаза наши встретились. В моих глазах читаю удивление, в его - испуг.

Борис, залпом выпив чашку принесённого ему кофе с коньяком, поперхнулся:

– Как же ты, Владимир, в своих собственных глазах удивление прочитал? У тебя что четыре глаза?

– Я отражение своих глаз в его увидал, - огрызнулся Володя.

– Володя, не тяни резину! – сказал Степанов.

– Он от меня, я за ним. Он ускорил шаг, я побежал… От рынка он свернул в узкий переулок. С бока на бок улицы верёвки натянуты, бельё сушится. Грязь и вонь, друзья мои, неимоверные. Средневековый город, где нечистоты на улицу выливают. Нищие дети за карманы хватают. Подростки носятся на мотоциклах и мопедах, норовя сорвать сумку или часы. Мордатая негритянка протащила подмышку мужика с окровавленным лицом. Латинос пробежал вот с таким тесаком и тоже весь в крови. В общем, типичная картина третьего мира… С узкой улочки мы попали на широкую. Открылся проспект, где ездили дорогие кабриолеты, в которых около пожилых упитанных дядек сидели роскошно одетые девочки.

– Вот заливает! Прямо Оноре де Бальзак, - сказал Борис, закуривая «Черчилля».

Володя показал ему кулак, и не останавливаясь продолжал:

– Ваш покойный отец, синьора, или человек очень похожий на него, вошёл в «Хилтон», что на набережной. Я за ним. Портье меня не задержал. Он вызвал лифт, тот не идёт. Он побежал по лестнице, я за ним. На восьмом этаже он вошёл в номер. Я толкнул дверь. Она оказалась незапертой. Моя рука потянулась к пистолету, но я был, к сожалению, не в России, и не при исполнении. Пистолет отсутствовал. Я вошёл в номер безоружный… Что меня сразу поразило, протяжённость блат-хаты… Простите, апартаментов. Комната сменяла комнату. Интерьер представлял совершеннейшее разнородье, какой-то зал под старину, какой-то как монашеская келья, а там ярко синее с жёлтым…

– Твой флаг, - вставил Борис.

– Родилось у меня ощущение, - не прореагировал Володя, – совсем недавно комнаты существовали втихую, а потом двери пробили и соединили несоединимое. Не ярко играла таинственная восточная музыка из пяти нот, которую услышишь в буддийских монастырях, в калмытских или казахских степях, её извлекают из домры : « Ом! Ом!»…

– Ну, ты и поездил, парень!
– успел сказать Борис, прежде чем Степанов успел наступить ему на ногу.

– …пахло индийскими курительными палочками. Спереди доносились голоса. Как загипнотизированный я шёл на звук. Человек, которого я преследовал, исчез. Раз впереди промелькнула его тень. Я чувствовал себя на пороге великой тайны. Я прошёл все комнаты и оказался в большом зале с серыми стенами. С потолка свисала огромная люстра, чуть ли не тысячу

ламп. В зале спиной ко мне стояло множество мужчин в серых костюмах с поднятыми воротами, среди них – десяток женщин в мышиного цвета юбках и жакетах. Вороты женских жакетов тоже были приподняты. Я понял, это знак, допускающий в число посвящённых. Вдоль стен висели неимоверной длины зеркала. Перед одним из них я поднял воротник своего пиджака. Тут я увидел человека, которого преследовал. Он стоял в толпе. Скорее всего, его не приглашали на сборище, потому что он сильно отличался от остальных. Одежда его была не холёная, походила на спецовку мелкого разносчика или торговца с рынка. Он торопливо поднял ворот пиджака и нервно оглядывался, ища меня. Его сальный череп блестел среди голов других людей , стоявших не снимая шляп.

Собравшиеся смотрели на пространную карту на передней стене. Это было изображение, выбрасываемое из проектора в середине зала. Единственный человек в чёрном костюме с указкой в руке давал пояснения. Он показывал места на карте и говорил. Я сразу заметил, что карта представляет собой фотографию тела человека в татуировках. Татуировка напоминала извилистые концентрические кольца, как на топографической карте обозначаются уровни высот. Кое-где линии пересекались. Там стояли чёрные кресты. Человек с указкой ругался, его выводило из себя, что родинки и шрамы мешают видеть на карте то, что очень важно.

Человек в чёрном повернулся. Я узнал его. Это был тот красавец, полковник Родригес, жених твоей бывшей подружки,- пикировал Володя Бориса.- Не успел я принять решение, как он тоже узнал меня. Рядом с полковником стояла женщина, и она смотрела на меня. Женщина была абсолютно лыса. У меня память хорошая, что вижу один раз, помню всю жизнь. Сначала я принял её, за твою бывшую девушку, Боря, но вряд ли она могла так серьёзно и быстро измениться после общения с латиносами, это была другая, с зверски накрашенными кровавыми губами и мелкими зубами в злорадной улыбке.

– А вот, московский гусь, сам прилетел! – сказал Родригес, глядя на меня.

Вся серая толпа тут же развернулась и уставилась.

– Господа, это гость из далёкой России, прибывший к нам в Асунсьон. Майор российской милиции…

Я не стал опротестовывать, что всего лишь прапорщик.

– Поприветствуем его.

Толпа издевательски зааплодировала. Огромный зал отозвался эхом. Со всех сторон на меня смотрели злые язвительные глаза людей в сером. Лысый, за которым я пришёл, глядел особенно ожесточённо.

– Гость совершил дальний перелёт, в дороге не мылся. Умоем его, друзья!

– В джакузи! В джакузи!!- ахнул зал.

Сотни рук протянулись ко мне. Меня оторвали от пола, внесли в просторную ванну с розовым кафелем, в одежде бросили в джакузи. Вода забурлила подо мной . Родригес до крови натирал мне мочалкой кожу на темени и приговаривал:

– Ты шёл за Кальвадосом, я сделаю из тебя, его!!

Я не вру, смотрите…

Володя снял панаму и показал кровавые потёртости на лысине.

– Вдоволь наиздевавшись, негодяи вышвырнули меня в коридор гостиницы. Такова моя история…

Володя замолчал. Глаза его и Хуаниты блестели слезами.

– Владимир, извини, ты не того? ..- Борис сделал неопределенный жест около шеи.

– Хватит о грустном, - сказала Хуанита.- Отца не вернёшь.

– Я мало знал Кальвадоса, но какой был человек! – подхватил Павел.- Светлая ему память.

– Будь моя воля, я пошла бы туда за него, - Хуанита указала на землю.

Павел оглядел пространство доставшегося Хуаните дома и вздохнул.