Казна Наполеона
Шрифт:
— Носите его, не снимая, — сказала Мира.
Я послушался ее и надел амулет на цепочку.
Эту ночь я спал как убитый. Однако утреннюю поездку пришлось ненадолго отложить, в связи с тем, что ни свет, ни заря в моем доме появился Медведев. О нем доложил мне мой камердинер. Я нскоро облачился в халат и спустился в гостиную.
— Что-то стряслось? — поинтересовался я на ходу.
— Вы оказались правы, — выдохнул Лаврентий Филиппович.
— Что с Нелли? — встревожился я.
— К счастью, обошлось без жертв, — сказал он в ответ.
— Ее пытались
— Так точно!
— Радевич?
Лаврентий Филиппович замотал головой и сказал:
— Какой-то бродяга.
— Что еще за бродяга?
— Имени своего не называет, — ответил Медведев и уточнил:
— Мерзавец забрался в спальню Орловой через окно.
— И где он сейчас находится? — осведомился я, томимый предчувствием удачи, которая, грезилось мне, наконец обернулась ко мне лицом.
— В управе, — ответил надзиратель. — Если хотите пообщаться, милости просим. Эта скотина ранила одного из моих людей!
— Пообщаемся пренеприменно! — заверил я его. — Только позвольте переодеться!
— Поторопитесь, — настоятельно попросил Лаврентий Филиппович.
Я себя долго ждать не заставил и через полчаса, в сопровожденнии Медведева и Кинрю, мчался в управу в казенном экипаже.
На месте разбойника первым признал Кинрю:
— Да это же барский кучер! Он вас, Яков Андреевич, едва не зашиб в Полторацком переулке, когда вы подхватили свою простуду. Я же говорил, что запомню его в лицо! — глаза японца зажглись азартом. — Он мне еще по дороге в имение встретился. Помните, я вам об этом докладывал?
Я согласно кивнул.
— Ну, здравствуй, Евсей! — поприветствовал я его. От звука своего имени он вздрогнул, будто его кнутом ударили. Тогда я понял, что у Елены Николаевны Орловой прекрасная память на имена.
— Здорово, барин! — ответил он. — Чего тебе надо-то? — поинтересовался Евсей не особенно любезно.
— Узнать, где прячется господин Радевич.
— Эко загнул, — присвистнул кучер. — С чего это ты взял, что я тебе своего барина задешево продам?
— А я тебе, Евсей, и не говорил, что задешево.
Кучер немного оживился, прикусил губу и сказал, посмеиваясь:
— Покупаешь — платишь, а продашь — заплачешь!
— Да не бойся ты, слез лить не будешь, — заверил я.
В конечном итоге мы условились с ним, что он проводит нас в охотничий домик, за что я обещал ему временную свободу и свое заступничество на суде после того, как он поможет нам отыскать сокровища, запрятанные Радевичем. По его словам, Родион Михайлович тоже собирался в свое поместье, однако места, где барин скрывался в Петербурге, так и не назвал. Евсей мне не особенно верил, но положение у него было безвыходное.
Сложнее всего было уломать Медведева отпустить лиходея на свободу. Он ему никак своего человека простить не мог, но все-таки поддался на мои уговоры после того, как я пообещал ему существенное денежное вознаграждение.
В этот же день мы выехали в Оршу, и все было бы прекрасно, если бы Евсея не угораздило сбежать от нас по дороге. Это случилось как раз на постоялом дворе, когда Кинрю пошел договариваться с хозяином,
Наконец мы приехали в Студенку, и надо было решать, что делать дальше. В том, что Демьян в имение нас не пустит, сомнений не оставалось. А вот Родион Радевич вполне мог находиться в усадьбе, и это меня нервировало. Быть от него буквально в каком-то десятке саженей и ничего не предпринимать!
Какой-то мальчишка помог нам отыскать сельского старосту, к которому я и обратился за помощью, представив ему бумагу от оберкоменданта, к которому я все-таки заехал в Борисове и лично засвидетельствовал свое почтение.
Староста долго рассматривал бумагу, чесал в затылке и, наконец, порекомендовал одного из крестьян в качестве проводника.
— Ивашка, — велел он пареньку лет пятнадцати. — Сбегай-ка к Поликарпу и кликни его сюда!
Поликарп оказался здоровущим мужиком с окладистой бородой, одет он был в длинный темно-коричневоый кафтан. Я показал ему империал, золотую монету достоинством в десять рублей. И за такую щедрую плату он согласился провести нас к охотничьему домику в лесу.
Путь оказался долгим и утомительным, но никто из нас по дороге не обронил ни слова. Наконец, на самой опушке, замаячила крыша небольшого деревянного дома.
Отпустив с богом проводника — Кинрю поклялся, что запомнил обратный путь — мы приблизились к домику, который при ближайшем рассмотрении оказался заброшенной лачугой. На двери висел амбарный замок, который Кинрю сбил топором, позаимствованный на этот случай у старосты.
Я толкнул разбухшую дверь, она никак не хотела открываться, но все-таки поддалась, когда Кинрю пришел мне на помощь. Из дома повеяло удушливо-кисловатым запахом. Я зажег фонарь и прошел в небольшую комнату, которая озарилась неярким матовым светом. Окна в лачуге были завешаны желтыми занавесками не первой свежести. Однако обставлена она была не плохо, но, как видно, давно, так как вся мебель была покрыта слоем вековой пыли, деревянный пол провалился и местами покрылся плесенью. Я посмотрел на потолок, было заметно, что крыша в лачуге неоднократно протекала. На стене висело охотничье ружье.
— Яков Андреевич! — позвал Кинрю из сеней.
Я откликнулся:
— Что-то случилось?
— Идите скорей сюда!
Я послушался и послушно вернулся в сени.
— Помогите мне сдвинуть этот шкаф, — попросил японец. Сначала я не понял зачем, но, проследив за взглядом Кинрю, заметил, что шкаф прикрывает крышку от погреба. Общими усилиями мы его передвинули, открыли непреподъемную крышку и по трухлявой лестнице, готовой вот-вот рассыпаться, спустились вниз.
— Ух ты! — воскликнул Кинрю. Весь пол был заложен заплесневевшими дубовымы бочонками.