Казнить нельзя помиловать
Шрифт:
— Почему Сергей Петрович сам мне ничего не сказал?
— А он и не должен тебе ничего говорить. — Ковалев цыкнул сквозь зубы. — Меньше будешь откровенничать с начальством. Решил по душам поговорить?
Наверное, после обеда у него застрял кусочек мяса в зубной пломбе. Он все цыкал, цыкал, а кусочек мяса сидел у него между зубов и ни в какую не хотел покидать насиженное место. Меня жутко раздражало это цыканье.
— Ты не дури, — вдруг засипел Ковалев, — ты ведь сам виноват. Скрыл важную информацию от шефа. Знаешь, сколько стоит один час наблюдения за фирмой? Сказать?
—
Наверное, один час наблюдения действительно стоит очень дорого. Я ни за что в жизни не рассчитаюсь с государством.
Чувство стыда, и без того сжигавшее меня изнутри, подхватило со стула мой бренный организм, и я пулей вылетел в коридор. Пробежал до кабинета Стрельникова, схватил со стола компьютер и понесся в новое поселение.
Служба в милиции оказалась горькой, с привкусом желчи на губах. В эту минуту я ненавидел всех ментов, и живых, и мертвых, и даже искусственных, ну, тех самых, из популярных сериалов.
Я долго устраивал компьютер в углу Ковалевского кабинета, в глубине души сомневаясь в правильности выбранного пути.
Может, мне самому сходить к военному комиссару? И что я ему скажу? Что моя мама собственными руками отправила меня в милицию? А что на это ответит военком? Интересно бы послушать…
Сергей Петрович избегал меня, он старательно отводил взгляд в сторону, словно я совершил преступление века.
Вообще-то я его понимал и даже не обижался. Сергей Петрович изо всех сил старался изобличить банду разбойников, а я вместо помощи нанес вред общему делу. Вот он и решил пересадить меня в другой кабинет для исправления моих дурных наклонностей; так пересаживают цветы на клумбе или клубнику на грядке.
А что возьмешь со стажера? Взять с него абсолютно нечего!
Выбрав свободную минуту между переездом на новое место работы, я открыл «Желтые страницы» и наугад позвонил в первую попавшуюся фирму. Пощебетав со словоохотливой секретаршей, я узнал, что на фирму требуются программисты. И еще десять минут ушло на важные переговоры, в результате которых я решил свои финансовые проблемы. При условии, что я останусь вольным стрелком, фирма обязалась платить мне за каждую программу по сто долларов. Прикинув, сколько программ я могу насочинять за вечер, я приободрился и даже вырос еще на три сантиметра.
Основная тема моих рефлексий сразу отпала, и я вспомнил про Юлю.
Вообще-то я отношусь к себе плохо. И почему Юля выбрала именно меня? Почему? Зачем я ей понадобился? С какой целью? Не могла она влюбиться в меня, не могла, да и только! У меня рост зашкаливает уже за сто восемьдесят семь сантиметров. Длинный доходяга, бестолковый, я не умею зашибать бабки, бабло, как сейчас модно говорить, не умею красиво ухаживать. Девчонки в университете шарахались от меня, едва завидев, как я волочу ноги по длинному коридору.
Я знаю одну женщину, которая считает меня красавцем, каких еще надо поискать в городе. Да что там в городе, во всей стране не найдешь! Эта женщина, понятное дело, моя мама. Она громко восклицает каждое первое сентября, подавая мне выглаженную рубашку: «Красивый! Какой красавец!»
Мне приятно надевать свежую рубашку, ощущать ее холодящую ткань и радоваться маминым словам.
Но
Моя мама не исключение из общего правила — я невольно подавил вздох.
В этот день, день обид, унижений и разочарований, я решил выбросить из своей головы всякие лишние мысли. И мне это довольно легко удалось сделать. Конечно, пришлось напрячь память и вспомнить, как Юля «лечила» меня насчет своей фальшивой беременности, как она следила за мной, как нежно гладила мое костлявое плечо…
От последнего воспоминания у меня перехватило дыхание.
«В зобу дыханье сперло», — вылезла из памяти строчка из басни, и я перевел работу легких в приемлемый для меня ритм.
Нужно вернуть деньги Стрельникову, потом подарить маме на день рождения что-нибудь ценное. Я радовался нечаянной удаче. Халтура на фирме — это не фунт изюма! Интересно бы узнать, сколько весит этот самый фунт.
Настроение слегка омрачилось при мысли о том, что я распределяю не полученные и еще не заработанные деньги. Программы нужно составить, пристроить на фирму, и только после этого я смогу ощутить себя свободным человеком. Деньги — это прежде всего свобода. А свобода — это осознанная необходимость.
Стрельников через Ковалева передал мне стажерские деньги; оказывается, в бухгалтерии мне начислили целых семьсот рублей. Пришлось отвернуться от предложенных комиссионных с презрительным видом. Сознаюсь, мне было сложно корчить брезгливую мину, ведь Стрельников пытался таким образом сгладить нанесенную мне обиду.
Ковалев фыркнул и, кинув деньги на стол, улетучился из кабинета. Пошел докладывать Сергею Петровичу, что я — трус и эгоист, догадался я с небольшим опозданием, одновременно пытаясь нарисовать в компьютере портрет парня с пистолетом из злополучного маршрутного такси. Я хорошо запомнил лицо парня, вплоть до мельчайших деталей. Морщинка между сердито сдвинутых бровей, еле заметная горбинка на носу, тонкая полоска пробивающихся усиков. Портрет выдался весьма удачный, словно парня сфотографировал в надменной позе опытный фотограф.
Пожалуй, портрет годится для выставки фоторабот — я порадовался творческому всплеску. Теперь надо проверить фототеку: может, мне повезет и я что-нибудь узнаю об этом ненормальном парне. Фототека затребовала пароль, и я долго подыскивал подходящий, мне не хотелось идти к Стрельникову, чтобы выведать секретный пароль. Да Сергей Петрович и не даст, я ведь вышел у него из доверия. Столько проколов совершить может только подросток, состоящий на учете в психдиспансере. Пароль я подыскал смешной, и он подошел, фототека открылась, и я узнал портрет парня из маршрутки, он полностью совпадал с моим фотороботом. Но в фототеке не было его фамилии, только фотография и номер машины. Я автоматически запомнил номер и переключился на другие мысли. Парень из маршрутки меня больше не интересовал. По номеру машины я мог узнать и его фамилию, и всю биографию, но я сделаю это завтра. А пока я размышлял о девушке из космического пространства. Она уплывала от меня все дальше, растворяясь в туманной пыли.