Казнить Шарпея
Шрифт:
Дибаев произносил прочувственную речь, смысл которой состоял в том, что только вот в такие дни мы и вспоминаем скромных тружеников аппарата. Дальше извлекался какой-нибудь сувенир – сам по себе сущая безделица, но для именинника представлявшийся буквально бесценным. Потом демонстративно открывался выдающийся алкогольный напиток, коих в закромах Дибаева было бессчетное количество, и объявлялось, что этот замечательный коньяк, к примеру, Remy Martin или Louis XIII, именно сегодня впервые попробует именинник, ибо заслужил это счастье своей безупречной службой. И до дна! Полный фужер! Один раз, поскольку
Такой нехитрой комбинацией Дибаев решал сразу несколько задач: опохмелялся, снимал отвратный перегарный запах, замещавшийся запахом дорогого и душистого напитка, и давал сигнал всему своему аппарату, что с утра был вынужден выпить за здоровье какого-нибудь курьера, которому иное начальство по причине природной черствости даже кивнуть забыло в этот знаменательный день.
Чиновничий люд, разумеется, понимал, что при лютых человеконенавистнических наклонностях Дибаева все это сплошная показуха. Но это-то и придавало происходящему неподдельную убедительность. «Куролесит, гаденыш! – шипели недоброжелатели. – Дешевый авторитет зарабатывает! Волю тренирует: ему человека пополам перекусить хочется, а он с ним дорогущий коньяк на брудершафт жрет!..»
...В это утро Николай Алексеевич на Старую площадь не поехал, сообщив секретарше, что у него до обеда дела в Кремле. Он опрокинул уже второй стакан водки, поскольку, оставаясь один, пил только водку, зная, что она пьянит его значительно слабее других крепких напитков.
У Коли было еще одно аппаратное достоинство. Он мог на два счета почти без всякого повода уйти в многодневный запой, прерывавшийся только для вынужденных посещений рабочего кабинета, и столь же решительно прекратить его в то критическое мгновение, когда дальше пить было уже просто нельзя.
Для этого он еще пьяным с вечера зверски парился в бане, выпивал с утра два литра физраствора, всегда стоявшего про запас в холодильнике, растворял в воде пару таблеток янтарной кислоты и безжалостно делал себе укол мочегонного средства.
На стене в ванной у Дибаева висела огромная резиновая клизма, которая, по мере опорожнения, раздувала бурлящий и скулящий на все лады кишечник Николая Алексеевича до опасных пределов.
Затем проглатывались десять таблеток активированного угля и парочка таблеток для снятия боли в печени. Потом принимался десятиминутный ледяной душ. И уж далее наш герой смело шагал вперед, на любые должностные баррикады.
Как его организм выдерживал эти страшные удары – знал лишь сам Коля. Но после подобного двухдневного издевательства он тем не менее приходил в норму и начинал функционировать с прежней интенсивностью.
...В данный момент Коля энергично погружался в запой. Звонка не было, и Дибаев не мог подавить в себе нарастающий страх. В последнем разговоре с Удачником он хорохорился из последних сил. Тогда был единственный шанс взять реванш у этой лысой сволочи, изводившей Дибаева всю жизнь. Но одновременно Дибаев понимал, насколько оба они близки к краю пропасти. Он вспомнил анекдот про чайную ложечку, на которой регулярно горел советский разведчик: сначала на том, что пил кофе, оставляя ложечку в чашке, а потом на том, что ложечку доставал, но жмурил один глаз при каждом глотке.
Так и здесь.
Пару раз в его жизни уже случалось, когда ему приходилось приговаривать людей к смерти. Один раз забузила бухгалтер их совместного с Аграновичем предприятия. Она неожиданно потребовала денег за дубликат бухгалтерской документации, который она скрупулезно собирала несколько месяцев. Денег, разумеется, дали – уж больно бумаги были приметные и для налоговых органов желанные. А тетку эту потом нашли утопшей во время дайвинга в Египте: что-то там с аппаратурой не заладилось.
Другой случай коснулся его бывшей жены. Он по привычке хлопнул ей по физиономии на дне рождения у приятеля, когда та, выпив лишнего, отказалась пойти по требованию Дибаева домой. За даму неожиданно вступился какой-то юноша, тоже, кстати сказать, не совсем трезвый. Не разобравшись в семейных узах конфликтующих сторон, парень вступился за честь дамы и даже пару раз слегка заехал Дибаеву в челюсть. Потом, разумеется, разобрались, стали мириться, даже обнимались и пили на брудершафт, обещая все забыть.
Но Дибаев не любил прощать обиды. Парня через полгода забили металлическими прутьями рядом с собственным гаражом. А недалеко от места казни через затемненное стекло автомобиля лично наблюдал за смертельной экзекуцией Николай Алексеевич Дибаев.
...Мобильник заверещал неожиданно и одновременно неприятно отвибрировал в паху, так как лежал в кармане брюк. Дибаев хватанул еще полстакана водки, медленно достал аппарат и нажал кнопку приема. Он молчал, слушая, как на другом конце связи через тяжелое дыхание прорывается знакомый голос Дениски Майоршина.
– Ну что, Коля! Сделано все как надо! Калмычка твоя завтра со всех ног двинет куда-то на Волгу с детьми и котами – напугали ее ребята твоего друга. Они ее и проводят прямо до места, проследят, чтобы не баловала. А об остальном – смотри телевизор. Гонорар удваиваю!
– Это почему?
– А потому, что соврал твой дружок на заказе. Так дела не делаются. Заказал кролика, а колоть пришлось политического хряка. Хряк стоит дороже. Так что плати! Не жмись! Жареная кровь дорого стоит!
– Все сделал как надо?
– Телевизор смотри, ночные новости. Сам поймешь. И на улицу сегодня не выходи: водкой уже через трубку пахнет.
– Ты еще меня учить будешь, морда уголовная! Мразь! Меня, Кольку Дибаева!
– Фраерок ты, Колян. Фраерок. Такими делами ворочаешь, а ведешь себя как сявка подзаборная. Я ведь почему тебя терплю? Потому что должен. Свободой тебе обязан! Век этого не забуду! А вот вони твоей и фраерства не потерплю. Будь!
– Сука! – успел крикнуть в умолкнувшую трубку Дибаев и сразу же забыл о своем собеседнике. Он опять провалился в пьяное забытье и очнулся, когда за окном было уже совсем темно. Не сходя с дивана, он нажал кнопку на пульте телевизора и дождался ближайшего по времени новостного выпуска.