Кеес Адмирал Тюльпанов
Шрифт:
Хлеба и рыбы давно уже не хватает, люди плохо держатся на ногах, и многие начали помирать.
Первым делом я кинулся к Михиелькину. Таким ранним утром, конечно, он спит. Но Михиелькин не спал. И я сначала думал, что обознался. Михиелькин, добрый толстый Михиелькин! Теперь он был тоньше меня. Бледный, с обвислой кожей, Михиелькин сидел у постели сестры, а та просила пить.
Увидел меня Михиелькин, бросился на шею и заплакал. И у меня выступили слёзы. Боолкин лежала в жару, не узнавала меня. Она тоже стала совсем худенькая, просто светилась насквозь. Она прижимала
Оказывается, в городе плохо с водой. Из каналов нельзя пить: чума моет в них свое тело. Даже из Рейна небезопасно. Я сбегал к дальнему колодцу, за ратушей, и принёс Боолкин воды. Она выпила и заснула.
– А хлеба ты не принес? – спросил Михиелькин дрожащим голосом. – Мать у нас померла, теперь мы одни.
Я проклинал себя, что не догадался прихватить от испанцев хотя бы голову сыра. Поэтому решил сходить к Сметсе Смее, он-то уж нам поможет.
– А Сметсе давно ушёл из города в гёзы, – сказал Михиелькин, – говорил, что здесь ничего не высидишь, надо спасать Лейден оттуда.
Оказывается, Сметсе и несколько толстяков запаслись самодельными гранатами – на это пошли бутылки, порох – и ночью ринулись напролом сквозь испанские редуты. Такой грохот устроили, такой переполох, что испанцы подумали, уж не весь ли город их атакует?
Вот уже много дней после смерти матери Михиелькин получает в день только два маленьких кусочка хлеба, для себя и для Боолкин. Иногда стакан молока, но редко. Дети с родителями могут рассчитывать на большее, а про Михиелькина с Боолкин часто забывают. У него же осталось не так много сил, чтобы гоняться за коркой хлеба. Тут и Боолкин теперь заболела. Наверное, скоро умрет.
Вот что увидел я в Лейдене. А кроме того, знаете, с каким известием я пришёл. Признаться, в этом я сильно рассчитывал на Сметсе. Сразу бы ему рассказал: мол, так и так, готовится взрыв у Коровьих ворот. А уж Сметсе что-нибудь да придумал бы.
Кому я теперь дам знать об измене? Из головы не шло то письмо, которое слышал у принца. Там говорилось, что не всем в Лейдене можно доверять, некоторые даже затеяли переговоры с противником. Не попасть бы на такого человека!
Оставалось идти прямо к бургомистру Бронкхорсту. Только он упоминался в письме как верный человек. Бронкхорста я видел перед тем, как выйти из Лейдена. Это он говорил о том, что я ребенок и надо бы отменить затею. Быть может, Бронкхорст меня помнит. Я отправился в магистрат и беспрепятственно прошёл несколько комнат до той, в которой впервые увидел коменданта ван дер Дуса. Самое неожиданное, что на том же месте, как и тогда, сидел секретарь магистрата Гуго, человек-рыбина, и по-прежнему водил пером.
Гуго уставился на меня. Лицо его совсем не изменилось, не то что у Михиелькина. Я пролепетал, что мне обязательно нужно видеть бургомистра Бронкхорста.
Гуго встал, отложил перо и торжественно сказал:
– Бургомистр города Лейдена, член высшего суда Голландии, Дирк ван дер Бронкхорст скончался сегодня в четыре часа утра!
Он снова сел и заскрипел пером. Я остолбенел.
– Бургомистром назначен Адриан ван дер Верф.
– Н-нет… – пролепетал я. – Тогда лучше коменданта ван дер Дуса…
– Комендант ван дер Дус в сильнейшей горячке, – сказал Гуго, не отрываясь от бумаги. – И к вечеру тоже, быть может, помрет.
Он приподнял со стола большой лист плотной белой бумаги, на которой писал, и объявил, тщательно выговаривая слова:
– Список скончавшихся за вчерашний день и сегодняшнее утро. Двадцать четыре человека!
Рука его сильно дрожала.
Я вышел из магистрата в полной растерянности. Вот так мор! Куда теперь деться, с кем советоваться? Для начала я решил разведать всё сам. Ведь если готовят взрыв, то что-нибудь я должен заметить. Может быть, яму у стены или выбитые кирпичи. Ведь просто так не навалишь у стенки мешки с порохом!
Интересно, сколько пороха пойдёт на такой взрыв? Должно быть, немало. Стало быть, не иголку в сене искать, а место под закладку.
С такими мыслями я пересек канал Рапенбург и вдоль Коровьей канавы дошёл до самых ворот. Сначала я осмотрел стену от Коровьих ворот до Бургундской башни и ничего не заметил. Потом занялся другой стороной, но тоже ничего не нашёл.
Может быть, Эглантина ошиблась? И взрыв готовят в другом месте? Но не похоже. Со стороны Коровьих ворот главные силы испанцев. На их месте я бы тоже атаковал отсюда. Да и Сметсе так говорил.
Конечно, не исключается опасность с другой стороны. Стало быть, надо осмотреть стены вокруг всего Лейдена. У Белых ворот, Хаарлемских, Морских и Петушиных. Но это, скажу вам, работка! Сколько же времени я затрачу? Во всяком случае, не день и не два. Михиелькин плохой помощник, еле держится на ногах. Выходит, всё делать одному.
А что, если порох уже заложен, осталось только поджечь? Тогда мне вряд ли удастся найти закладку. Эта мысль не давала покоя. Всю ночь я вертелся, ожидая взрыва, но взрыва не было.
Не было его на другой и на третий день. Голодный и недовольный шатался я вдоль городских стен, но о взрыве ничего не выведал. Может, всё это выдумки, не будет никакого взрыва?
Тогда мне не стоит торчать в городе, нужно спешить в Роттердам, там собираются гёзы. Я был согласен со Сметсе: в Лейдене ничего не высидишь, нужно спасать его снаружи.
С другой стороны, как бросить Боолкин и Михиелькина? Боолкин совсем плоха. Но если я останусь, наверняка превращусь в ходячий скелет, как Михиелькин. Толку от меня будет мало.
Эти мысли просто замучили. То я собирался уходить из города, то оставался ещё на день и снова осматривал стены.
Однажды утром разбудил грохот. Я подскочил: это взрыв! Но нет, оказалось – салют. Голубь принёс из Роттердама письмо, и новый бургомистр ван дер Верф читал его перед всеми на площади.
В письме от принца говорилось, что дамбы прорыты и вода поднялась до Ландсхейдена. Многие радостно закричали. У других не было сил кричать, а третьи и вовсе говорили:
– Мало ли что до Ландсхейдена. А к нам вода не дойдет, Лейден стоит выше Роттердама, не будет воды. Подохнем все, как собаки.