Кемаль Ататюрк
Шрифт:
Добрался он до Генерального штаба быстро: тот находился меньше чем в пятидесяти километрах от Анкары. Кемаль сел, чтобы облегчить боль, которую ему причинял бок, ушибленный на прошлой неделе во время падения с лошади. В течение всего сражения Кемаль будет оставаться неподвижным в старом кресле в вагоне, совершенно неспособный сесть на лошадь. Для его солдат это плохое предзнаменование. Но главнокомандующий утверждает: «Это знак Аллаха: как я сломал ребро, так и сопротивление врага будет сломлено». Но подобное предзнаменование не разделяет никто из окружения Кемаля. Склонившись над картой, где красные и голубые флажки отмечали позиции греческих и турецких войск, Исмет-паша, четыре члена Генерального штаба и другие командиры с трудом скрывали озабоченность. И только начальник Генерального штаба генерал Февзи, назначенный 5
23 августа сражение на Сакарье началось. Греки были уверены, что турки потеряли армию у Эскишехира. Их план был прост: переправиться через Сакарью, протекающую в глубоком ущелье, ударить по левому флангу турок и прорваться в образовавшуюся брешь к Анкаре. Под натиском греков левый фланг турецкой армии стал отступать, отойдя за неделю на десять километров. В лагере греческой армии больше не сомневались ни в чем, и военный министр Греции назначает английскому военному атташе встречу в Анкаре на 5 сентября.
Кемаль не покидает Генштаб. Когда Халиде Эдип спросила его, что делать, если турки будут вынуждены покинуть Анкару, генерал буквально выплюнул ответ: «Счастливого пути, господа, я похлопаю вас по спине, когда освобожу всю Анатолию». «День за днем, ночь за ночью Кемаль демонстрирует всё ту же улыбку, то же спокойствие и даже позволяет себе давать уроки стратегии интеллектуалам, прибывшим из Анкары, проявляя терпение преподавателя первого года обучения в военном училище», — напишет Якуб Кадри Караосманоглу. Кемаль выглядит совершенно спокойным и невозмутимым. Не раз проигрывая, он прекрасно осознает важность тех качеств, какими он теперь обладает. А интеллектуалы, окружающие его, Халиде Эдип, Якуб Кадри Караосманоглу и другие, находятся здесь, чтобы быть свидетелями его выдержки и поддержать его. Но многие думают, что Кемаль скрывает какой-то секрет, известный только Мехмету Арифу, полковнику, недавно введенному в военный совет Верховного главнокомандующего.
Окружение Кемаля не могло понять, зачем он приблизил к себе этого тщедушного полковника, которого отстранил от командования дивизией. Кемаль только улыбался в ответ.
Дружбе, связывающей его с Арифом, уже более двадцати лет. Никакой ординарец не смог бы быть настолько ему преданным, и Кемаль прощал ему некоторые странности, как, например, длинные кинжалы, которые он носил на поясе, или ручного медвежонка, всюду его сопровождавшего.
И тем не менее однажды всё изменилось: Кемаль раздражен, явно нервничает; никто уже не может сосчитать, сколько чашек кофе он выпил. Греки после трех дней ожесточенных боев захватили господствующую над местностью гору Чал-Даг. Кемаль не может скрыть своего отчаяния и даже не старается этого сделать. Стоит ли продолжать сопротивление или лучше отступить? Неожиданно ему сообщают, что звонит Февзи, находящийся на передовой; все офицеры, присутствующие в комнате, умолкли. В два часа утра Кемаль берет трубку: «Мустафа Кемаль слушает. Это вы, ваше превосходительство? Что? День улыбается нам? Правильно ли я вас понял? Что? Хаймана почти взята. Что? Греки истощены и собираются отступать?»
Февзи и его звонок изменили всё. На следующий день греки оставляют свои позиции. Фронт стабилизируется. Обе стороны отдали все силы этому сражению. У греков не осталось больше ни снарядов, ни сил, чтобы продолжать наступление, а у турок нет ни сил, ни снарядов, чтобы немедленно приступить к контратаке. Чтобы создать иллюзию продолжения наступления, греческая армия бомбардирует вокзал Анкары и бросает дивизию в атаку.
9 сентября Кемаль наконец перемещает Генштаб на запад к правому флангу турецкой армии. «Он счастлив, как ребенок», — вспоминала позже Халиде Эдип. На следующий день Кемаль переходит
13 сентября греки отступили на запад от Сакарьи после двадцати двух дней и ночей изматывающих боев. Обе стороны потеряли 40 тысяч человек, что соответствовало пятой части общего числа участников этого кровопролитного противостояния.
Глава восьмая
ПОБЕДЫ ОХОТНИКА
Кемаль возвращается в Анкару, как и покинул ее, в костюме охотника. Зеленый костюм, белоснежная рубашка и тщательно повязанный галстук производят сильное впечатление на журналиста Якуба Кадри Караосманоглу. Его можно понять: какой еще турок-победитель позволил бы себе столь скромный наряд?
На следующий день Кемаль поднимается на трибуну Национального собрания со словами благодарности: Национальное собрание производит его в маршалы и присуждает ему почетное звание гази, какое давалось великим победителям и мусульманам, побеждавшим неверных.
Настал час его воинской славы. Многие офицеры получили повышение в звании и награды, а Мюфид Ферит произнесла торжественную речь в честь турецких солдат: «Турецкие солдаты, вы в очередной раз поднялись словно солнце на небе независимости. Еще раз вы принесли нашим опечаленным сердцам священную веру и наполнили светлой радостью наши глаза, полные слез… Весь мир был против вас. Но вы благодаря вашему мужеству, вашей мощи и уверенности в правоте своего дела оказались сильнее всего мира… Да здравствует турецкий солдат! Солдат-победитель, священный герой, да благословит тебя Аллах!»
А в ответ Исмет-паша отметил, что «это турецкие женщины выиграли битву на Сакарье, обеспечив армию провизией и обмундированием под огнем врага». Исмет прав: по инициативе Ассоциации турецких женщин в Стамбуле женщины Анатолии организовали доставку солдатам продовольствия и боеприпасов. Известны также военные подвиги некой Незахат, прозванной турецкой Жанной д'Арк, Махбуле и Рахмие, возглавивших партизанские отряды. Анатолийские женщины по праву фигурировали в числе славных победителей.
Солдаты, женщины, крестьяне, отдававшие свои продовольственные запасы и соль, свои телеги и скот, свою одежду и обувь, — все они победили на Сакарье. Взаимопомощь всегда была древней традицией турецкого народа. На берегах Сакарьи братская взаимопомощь была одним из важнейших факторов, обеспечивших победу.
У Кемаля всеобщий энтузиазм и взаимопомощь вызывали чувство глубокого удовлетворения. После этой победы он сможет усилить влияние на людей, их умонастроения и на события.
Первым трофеем оказался французский дипломат. Через два дня после прибытия Кемаля в Анкару туда возвращается Франклен-Буйон. «Я не могу пока сказать, какую политику следует проводить по отношению к кемалистам для установления мира», — заявлял Аристид Бриан [38] во время наиболее напряженных боев на Сакарье. Но после победы Мустафы Кемаля всё меняется. И тогда Франклен-Буйон возвращается, чтобы подписать соглашение с Анкарой: Франция отдает Киликию Турции.
38
Аристид Бриан(1862–1932) — крупный французский политик и дипломат. Одиннадцать раз возглавлял правительство Третьей республики, занимал также пост министра иностранных дел. В 1926 году получил Нобелевскую премию мира. — Прим. пер.
Соглашение вызвало бурю всеобщего негодования, и слово «предательство» было на устах у всех. «Предательство!» — кричали французские правые, заклеймив этот «грубый и обидный выпад» против национальной славы. «Предательство!» — вторила им турецкая оппозиция, имея в виду, что Искендерун (Александретта) находится вне национальных границ. «Предательство!» — утверждали Лондон и Москва. Лорд Керзон, министр иностранных дел Англии, обсуждает «сепаратный мир», подписание которого «наносит урон авторитету Франции». Как бы он отреагировал, если бы ему показали секретную переписку между Франкилен-Буйоном и министром иностранных дел Анкары, где Парижу были обещаны экономические преимущества для французских предприятий?