Кембрия. Трилогия
Шрифт:
– Задерживаемся. Течение усилилось. Видимо, в верховьях прошли сильные дожди, даже вода немного поднялась. Ветер тоже южный, нам точно с носа. Так что идем на веслах. Река!
Тут капитану нашлось более насущное занятие, чем беседа со знатной пассажиркой.
Впрочем, сида в одиночестве не осталась. Не спал и Михаил Сикамб. Купец немного волновался от полученных известий. Война – это не игра по маленькой, это разорение или богатство. Он уже вступил в игру – и тут ему подсунули еще одну доску!
Михаилу явно хотелось немного успокоиться. И сверить сложившуюся в голове картину с видением ситуации более осведомленной особой.
– Река, – буркнул он, тихонько косясь на сверток в руках Немайн, – да не совсем. Те же дельфины заплывают, а они в реки ни‑ни…
– Знаю, –
– И что? – Михаилу и правда стало интересно. Та, которая сумела удивить баллистиариев, а главное, его товарища, занятого в первую голову отнюдь не торговлей, могла рассказать новенькое и тому, кто кормится дальней морской торговлей всю жизнь. Тем более местные жители как‑то связывали ушастую августу с реками.
– Туи когда‑то была много полноводнее. Скорее всего, когда таял ледник.
– Но Камбрийские горы нигде не покрыты льдом. По крайней мере, все так говорят. И никогда не были. Не Альпы все‑таки.
– Это сейчас. А тридцать тысяч лет назад…
– Постой! – Римлянин опешил. – Но разве мир не был сотворен пять тысяч лет назад? И мы не живем в шестой эпохе?
– Он мог быть сотворен и пять тысяч лет назад, и вчера, – сида немного нервно хихикнула, – и ты не заметил бы разницы, Творец‑то всемогущ. Почему бы ему не создать долину возрастом в тридцать тысяч лет? Трехсотлетний лес? Купца, которому за сорок?
– Мне не нравится эта мысль. И на ересь похоже, и вообще… – Михаил замялся, подыскивая слова. – Это ведь почти умереть: узнать вдруг, что всей твоей жизни и не было никогда!
– А вот со мной очень похожее произошло. – Немайн, взгрустнувшая было, приободрилась. – Однажды я просто появилась. Взрослая, умная. А до меня был другой человек. Который исчез, как не было. Желал бы ты такой судьбы этой долине?
– Нет… – Откровения базилиссы Сикамба не удивили. Был у восточных римлян обычай – после долгой комы или летаргии считать очнувшегося другим человеком. Помимо прочего, каждая такая малая, одолимая, смерть укрепляла веру в окончательное воскресение. После нее «обмиравшего» полагалось крестить заново – имя менять. Родственных же связей, рукоположения, пострига малая смерть не отменяла. И коронации тоже. Так что оставалось вставить на место очередной кусочек головоломки. Заодно и прикинуть, что за этот кусочек дадут резидент Григория и епископ. Которому эта подробность, пожалуй, даже более интересна. Августа же продолжала расписывать странности своей реки:
– Тогда она старше тридцати тысяч лет. И около восьми тысяч лет назад там, на вершинах, таял ледник, и Туи, полноводная, как нынешний Дунай, несла песок, ил и глину, лепила из них себе ложе. Со временем вершины оголились, и теперь реку питает только дождь…
Сикамб вздрогнул. Дунай августа помянула обыденно, не как дальнее заморское чудо, а как реку неподалеку. Знакомую. Виденную. И это тоже было весьма и весьма ценной информацией. Особенно после камнемета. Камнемет, по свидетельству греческого священника, аварский. А где сидят авары? На Дунае. Еще одна монетка в копилку!
Разговор утих. Река подошла к очередному повороту. Сида принялась разглядывать берег. Она помнила поход, в котором присмотрела место для города, но тогда на долины и холмы любовался все‑таки Клирик. Когда спускалась по реке, преспокойно проспала половину дороги. Вниз‑то по течению путешествие быстрее. Вторую половину пришлось просидеть над вышивкой! Черные кресты на белые поменять… Зато теперь время поглазеть на свои земли нашлось. И верно, холмистые! С реки они смотрелись особенно живописно. Вот на пути кручи, которые приходится обходить под самым обрывом, вот суровый лес поднимается выше мачт. Деревья приветственно помахивают кончиками голых ветвей, изредка роняя последние, словно отложенные для такого вот торжественного случая, листья. Дуб,
Высокие холмы раздвигают горизонт, камбриец привык видеть больше, чем равнинный житель. Даже и горец. Камбрийские горы пологие, открывают больше, чем прячут. Но и ограничивают, отсекая незримое далеко. Оттого, может быть, у этого народа так развито чувство малой родины. И нет ни малейшей склонности мыслить широкими категориями. Не то чтобы возвышенных материй тут не понимали, но до сердца лучше дойдут понятия размером в такую вот долину.
Не свобода – а свободы, личные права. Свои и знакомых людей. Не Родина без конца и края, крестьяне в Гренаде и сапоги в Персидском заливе, а те самые три березы, которые нельзя отдать врагу. Или, если угодно, сырье для заводика, который скрипит крыльями ветряков неподалеку. С которого кормится половина города. И кстати, не абстрактный Творец, а святой, построивший первую церковь в округе. А то и фэйри из‑под ближайшего холма. Добрые соседи, да. С которыми можно просто, по‑житейски, поговорить – и договориться. Даже с самыми злыми.
Немайн хмыкнула. Получалось, что самый главный ресурс для пропаганды в Камбрии – это она. Неприятно, но деться от этого некуда. А вот использовать как нужно вполне реально.
Прежде любой интриги, прежде любой войны – семья. Впрочем, под сводами «Головы грифона» в полной мере положение понимал только Дэффид. И то по‑своему, днюя и ночуя в Сенате да гоняя молодых ополченцев. И был прав. Глэдис вполне способна управиться с прочим. Не впервой. И все равно ей было страшно. Дочурки‑то настоящей войны не видали. Кроме одной. Увы, встреча с Майни привнесла лишнее успокоение: домашних забот полно, у Туллы живот уже здорово округлился, ушастая своего младенчика привезла. Вот это девочкам интересно, а с войной сида пусть разбирается, ее епархия! Если надо помочь – конечно‑конечно, сразу‑сразу! Со всем удовольствием. Лишь Тулла поглаживает живот с таким видом, будто сделала сиде мелкую гадость. На стены не пойдет, а вот за племянником присмотрит с удовольствием. Заодно и опыт наберет для своего ребенка. И Эйлет дуется за то, что ее отец замуж выдавать вознамерился, да срочно. В общем – молодые и глупые.
Впрочем, опора нашлась. Немайн. Что оказалось чуточку неожиданно. Все‑таки сида настолько вжилась в роль младшей… И легендарная проказливость после болезни да трудов никуда не подевалась. И в росте сида не прибавила. Хотя формы стали взрослее. «Кормит», – объяснила Эйра, пока Майни блаженствовала в объятиях остальных сестер. Заодно решая проблему с Эйлет.
Для дочурок‑то главным оставалось обычное, девичье – женихи. При встрече Эйлет так набычилась на Майни, что Эйра, заметив, вызверилась на сестру. Наставницу защищать приготовилась. Ну и собственное будущее – в делах семейных в Камбрии старшинство считается, и замуж сестры по очереди идут. Впрочем, скоро все снова стали подруги не разлей вода.