Кембрия. Трилогия
Шрифт:
– Да, – соглашается Эйлет, глядя, как святая и вечная подхватывает мышелова на руки, – правильно. Нечего шелковинок грабить! Еще уйдут… Рыжему и другой кусок найдется, а миску придется ставить повыше, чтобы лисята не добрались!
Фенек щурится на факел, словно обещает: куда не ставь, все равно влезу! И вылакаю все до донышка! А вы, глупые, все будете верить в своих шелковинок…
Комната для семейного обеда – за главным залом, с другой стороны камина. Здесь тоже огонь, домашний и
– Я не дочери моей и вашей сестре предлагаю помочь, – говорит Глэдис, – по мне, мы были счастливей до всякого величия, с Майни за стойкой… да и она как будто тоже. Только вот за счастливой жизнью дождались бы мы чужого войска к воротам – не я с Дэффидом, не вы – так дети ваши. Выходит, что ее дело – дело всей Камбрии. Непорядок, если ей придется вести нашу войну на деньги короля англов, как бы хорош Пенда ни был. Деваться ей некуда, кроме как брать мерсийское серебро… или наше! Предлагаю – собрать ей достаточно солидов, чтобы не наемницей Пенды в бой шла, не сестрой королей, а полководцем народа.
Она улыбнулась. Народное собрание – сила, но на эту силу наложена узда. Принцепс Сената, хозяин заезжего дома. И та, кому люди верят! Другой должности вне семьи у Глэдис нет, но эта – куда весомей прочих, хотя не подтверждена ни законом, ни обычаем. Говорили почти стражу – кто и что должен сделать, чтобы все вышло. Чтобы короли мошну растрясли, чтобы кланы кровное выложили, чтобы гильдии сочли поход – добрым вложением. Старшие дочери Глэдис и их мужья стали спорить: кто больше людей уговорит, больше средств соберет. Эйлет молчит, разглядывает здоровую руку. Повернулась, спросила:– А что бы сказал Эмилий? Я ему была только подручная, но и то поняла: на войне идут не куда хочется, а куда надо…
– Вот именно. Куда надо. А надо, чтобы англы не слишком много о себе понимали! В конце концов, мы – римляне, а они варвары.
Анастасия сжала кулаки. Это не ее семья! Спасли Августину? Молодцы, и, в принципе, можете числиться родней… но не решать за нее, как вести войну.
– Вы – римляне? – встать оказалось тяжело, и первые слова пришлось сквозь горло проталкивать, – Тогда, как смеете вы решать государственные дела за спиной августы? В Империи бывает всякое, но это всякое именуется мятежом!
Если терпит поражение. А если побеждает…– Она моя дочь, – сказала Глэдис, – а сида, августа или кто–то еще – мне все равно. И если бы деньги были у меня – вот, в кошеле – я бы ей их просто отдала. Не в долг, так. Но у меня нет, и я думаю, где достать.
Сердитые взгляды старших дочерей. Разводит руками Кейр – принцепс Сената.
– Мне нужен крючок, чтобы зацепить кланы. Назло Мерсийцу – это неплохо. Знаете, многим уже поперек горла: Пенда Великий, Пенда Непобедимый…
Анастасия
– А мне нужна приманка, и лучше – золотая! Каждый купец знает: дело с Немайн – дело золотое. Но на войне она не зарабатывает, и это тоже знают все. Мне нужна прибыль. Показать – торговые гости друг другу бока помнут, так сиде помогать заторопятся.
– Купцы–ы–ы, – тянет Сиан. До сих пор сидела тихо, как и положено маленькой. Спину тянула. Радовалась, что разрешили надеть шелковое платье – почти без вышивок, зато работа тонкая… Сестра подарила. Загадка! Здесь с шелком работать еще не умеют, да и для Африки, пожалуй, слишком хорошо. Надо спросить – потом. Пока – объяснить ребенку, что к чему. Если поймет.
– Торговля – одна из опор процветания страны, – сказала ей Анастасия, – кто не заботится о купцах и ремесленниках, будет беден. Потому лучшие из этих людей стоят близ императоров. Но денег просто так не дадут.
– Те, кто растит хлеб и разводит скот, важней, – отрезала малявка.
– И потому их место по другую руку императора. Или императрицы!
Анастасия знает: чтобы Римом правила женщина, не из за мужней спины, а прямо – не бывало. Но… нет, не будет – уже есть: как ни называй Немайн свою должность, суть одна. Глава республики. А скромность… Октавиан Август даже тогу носил белую, без сенаторского пурпура. Зато правил так, что само имя августа стало титулом!
Девочка кивает – важно. Чуточку слишком, как и положено, когда ребенок изображает взрослую. У Анастасии – она в этом не признается и самой себе! – эта манера тоже проскальзывает, хотя куда слабей. В чем–то родосский замок заставил ее повзрослеть быстрей, но в чем то – и медленней…
Так что – сама такая, а смешно. Хорошо, улыбку удается удержать. От веселья и следа не осталось, когда Анастасия поняла, что Сиан представляет кого–то вроде венетов, «синих». Ее мать говорит похоже, но должна стоять над семьей… не для того ли ребенок и сидит на совете – высказывать мысли взрослой, которая должна изображать беспристрастность? Что ж, если продолжать греческую аналогию, то муж Гвен – глава прасинов, «зеленых». Кейр – военная партия, Эйлет, по жениху – дворцовая бюрократия.
Выходит настоящий императорский совет. А если так…– Наверное, – сказала Анастасия, – я погорячилась, говоря, что любое совещание за спиной августы – мятеж. Простите меня, я совсем не знаю местных обычаев. Но точно вам скажу: если вы будете решать за сестру, она крепко обидится.
Глэдис хлопнула ладонью по столу.– Во всем ты права, святая и вечная. Одно забыла: на мать не обижаются. Мать слушают!
Анастасия молчит. Прижала ладонь ко лбу. Это было, было! Мама… «Ты только мать императоров, а не императрица!» – кричала толпа. «Император – я!» – ответил на уговоры брат Ираклион. Надеялся уговорить мятежников… С горожанами удалось, да и с солдатами тоже управился бы – не успел, начальники скрутили. Теперь его нет. Так, может…