Кембрийский период (Часть 1 — полностью, часть 2 — главы 1–5)
Шрифт:
— Тогда ты сильно поменялась. По поведению — помолодела лет на восемсот. Метишь смертью, воюешь с роднёй. Ушла из одного мира в другой. Снова обозвалась ирландской кличкой. Что на месте-то не сиделось?
— А меня не спросили, — честно признался Клирик.
— Даже и так?
— Именно.
Друидесса задумалась. Пришла к ей одной известному выводу.
— У каждой верёвки два конца, — сообщила наконец, — но если завязать её кольцом, то концов и не найдёшь… Неважно отчего, важно что. Делать теперь что?
Клирик пожал плечами.
— Наше дело, да? — друидесса.
— Больше ничьё. И никогда больше ничьим
— И совсем не твоё?
— Ну почему совсем? Не совсем. Но в первую и главную очередь — целиком ваше. Впрочем, могу дать совет.
— Слушаю тебя.
— Вылезайте из Аннона. Вокруг есть куда лучшие земли. Или попросите меня убрать топи. Я одна не управлюсь, помочь придётся, поработать. Впрочем, ты знаешь мой метод. Вот как я глотку холма заткнула, так и лишнюю воду могу прогнать. Если поможете.
— А если нет?
— А если нет, так не обессудьте — ничего не сделаю. Не смогу.
— Хм.
— Я хотела спросить у Гвина. Ходила на холм. До того, как он ушёл.
— И что?
— И пугнули меня. Скорее всего, просто не узнали. А ты вот разговариваешь. Но тоже ведь не признала. Ватессу безумную признала, а меня нет.
— Милая девочка, — улыбнулся Клирик, — и совсем не безумная. Наоборот. Мне очень понравилась. Но ей ведь от того не легче, правда?
— Она — это ты. А в остальном — пустышка.
— Но я не она.
Друидесса кивнула.
— Гвин пугает. Мабон молчит. Ты зовёшь. Но — неужели нельзя оставить нас в покое…
Клирик снова говорил не своими словами.
— По мне, так можно. Но если вы потерпите поражение вместе с другом, то сможете рассчитывать на его помощь. Если победите вместе с ним — сможете рассчитывать на его благодарность. Но если вы останетесь в стороне, то без надежды и без чести станете добычей победителя. Потому друг обычно протягивает руку, а не просит отойти в сторону. Вот мой совет. Да или нет, вверх или вниз, горячее или холодное… Выберите. И держитесь своего выбора. Любого и сделанного вами самими. Но я буду рада видеть народ Аннона рядом с собой, а не против.
Друидесса помолчала.
— В беде нас приютил Гвин, — сказала она, — и я не хочу быть неблагодарной. Помимо воли богов есть человеческая честь. А честь зовёт на сторону Гвина. Но я обещаю серьёзно поразмыслить над твоими словами. Не для самоуспокоения. И не вредить тебе, пока ты осаждаешь дом Гвина. Может, когда у него останется только Аннон, он чаще будет вспоминать о нас?
Снова — молчание. Клирик ждал. Долго. Когда совсем собрался уходить — друидесса сообщила:
— А ты всё-таки богиня. В нашем, в старом смысле. От этого отречься тебе не удалось. Только убежать. Ненадолго. Но твоя суть тебя догонит. Ведь так уже было один раз, верно?
И улыбнулась. Задумчиво, иронично, окончательно.
Вот после этого Клирик чуть поклонился — друидесса хихикнула, но ничего не сказала — и ушёл.
И вот — пришёл день. Проводив взглядом очередной мешок, Немайн объявила — пора!
— Кажется, с утра мы хорошо накрыли глотку, на полтонны, — по расчётам Клирика, холм был безопасен уже неделю как, но для верности в пещеру закинули в полтора раза больше мешков и камней, чем было необходимо, — Теперь или они уйдут, или я запою их насмерть. Помните, для чего всё было? Гвину для пугалки, чтоб орать наружу, нужна большая дырища. Вот, теперь она достаточно
Немайн — не верилось Клирику, что это выделывает он сам — сняла перевязь с ребёнком. Поколыхала. Уронила слезу. Отдала Анне.
— Пойду прогуляюсь. А остальным рано. Вдруг мы Гвину не до конца пугалку отбили?
И отправилась навстречу воплям — всё ещё грозным, но уже истошным. Петь пещера не перестала. А вот пугать… Тембр голоса ветра явно повысился. Может, и с частоты страха ушёл?
Час спустя Немайн лежала в траве, открыв глаза облакам. Дело было сделано, можно было слушать пение моря без боязни, что Кричащий холм снова оживет. «Барабашка» усмирён, а затупленный геологический молоток ждет услуг кузнеца. Какой-то он оказался хлипкий: то ли из-за плохого железа, то ли узковат получился, но острие практически стало вторым обухом. Поработать пришлось немало — и без толку. Гвозди из мягкого железа плющились о скалу. Пришлось искать щёлочки, вбивать туда благоразумно прихваченные с собой щепки — и так закрепить перед полузасыпанной дырой тканевый пластырь. Теперь осталось заменить его деревянным щитом — и холм безопасен.
Хотелось хлопнуть стакан «противошокового» греческого коньяку по привычке "пожарной команды" концерна. Закурить — сказался образ из боевиков. И — Клирик различил послание организма с ужасающей отчетливостью — под мужчину.
— Тьфу на меня, — сообщил Клирик облакам, — тут такой триумф, а вместо этого… Ну ладно. Встаём. Работаем. Финальная показуха. Интересно, внизу услышат? Всё-таки полтораста метров.
Сошло бы и без пения — но нужно убедить людей, что Гвин с холма убрался насовсем. Выбора в репертуаре не оказалось. Из того, что чётко держалось в памяти — подходила одна единственная песня. Которую не нужно переводить. Которая не будет сочтена за языческое заклинание… А Гвина нужно побеждать правильно. Тем более, внизу сидит викарий, и пишет отчёт епископу. Что ж. Немайн встала. Взяла в руки посох. И заковыляла к свежезаткнутой пещере.
Отец Адриан и правда, сидел и писал. Покуда тихо, без имён. Не доклад, не отчёт. А историю жизни святой и вечной. Которая неизбежно обязана со временем превратиться в житие. В этом он окончательно уверился, когда августа сумела взойти на холм Гвина. Повторив подвиг святого Коллена. Повергнуть нечисть мановением руки и святой водой не смогла. Нашла другой способ! Достойный не святого-отшельника, а святого-царя. И теперь намеревалась повергнуть зло окончательно…
Маленькая фигурка добралась до вершины. Прибила к зеву пещеры покров. Отдохнула. Забивать гвозди в камень — работа нелёгкая. Наконец — встала, в последний раз повернулась лицом к упорствующему, не сдавшемуся врагу. И — запела.
Викарию не пришлось переживать ни секунды. Голос августы, поющей в полную силу, легко прорезал расстояние и ветер… И это было не заклинание.
— Она может вести легион, — заметил сэр Эдгар, — в смысле, её услышат в любом шуме. Весь строй. Оба фланговых охранения. И в глубину — от передовых дозоров до обозников!
Викарий молчал. Слушал насквозь знакомые слова. Которые сам повторил сотни и тысячи раз. Молитва звучала немного странно — некоторые слова Августина повторяла, словно боялась сбиться и что-то пропустить. Ну, а голос ангела… "Ave, Maria". А что сильнее этой молитвы и молитвы Господней?