Кенгуру в пиджаке и другие веселые рассказы

Гончарова Марианна Борисовна

Тогда посмотрите на Чернышову и ее японского хина. Их же путают!

Ну а у Вандорских вообще. «Иди сюда, кобель пьяный!» — кричит Вандорская. Что б вы думали? Идут оба — и Вандорский, и Ушик, дог.

Но я не об этом. Не об этом. Об исключениях.

Лазарь Наумович Собельман — гигант силы немереной, хоть и пенсионер. Но в прошлом боксер. А боксеров в прошлом не бывает. Как и учителей, разведчиков или мясников. Так ведь? Одним словом, Лазарь — Самсон-борец. А его собака? Какая-то помесь блохи и хомяка. Но она, эта помесь, растопила Лазарево

сердце и оказалась последней, самой пронзительной, жалостливой и нежной его любовью.

По давней привычке к порядку Лазарь называл жену Женой, сына Сыном, кота Котом, а тещу — опять же исключение — именовал почтительно Мамашей. Соответственно собака получила имя Собака.

— Лазарь! — говорили ему друзья. — Это никогда не станет овчаркой, Лазарь. Тебя обманули. Отдай это где взял.

— Нет! — решительно ответствовал Лазарь. — Он остается. Собельманы своих решений не меняют.

Что говорить, Собака, ласковый, любящий, преданный, забрал душу. И после того как Собака переболел какой-то мучительной собачьей болезнью, Лазарь стал звать его на «вы».

Умнейший парень, Собака умел выполнять все команды. Лучше всего у него выходила команда «Чужой!».

— Чужой! — И Собака моментально прятался в самое укромное место, пролезая в невероятные углы и щели.

И еще замечательная команда: «А где любимый Собака чемпиона республики в среднем весе боксера Лазаря Собельмана?» И Собака мчался к хозяину, заливисто лая и прыгая, радостно лизал Лазаря в нос и приговаривал собачьи нежности. Ну не счастье ли?

Остальные команды Собака выполнял разом, быстро: садился, ложился, подавал голос, укладывался на спину, закрывал лапками глаза: «Ах-я-так-хорош!»

Ну да, не овчарка. Но как он умел слушать и сопереживать: вертел головой, водил ушами, подымал брови, постанывал, взвизгивал и пожимал плечами. Тихо, вы! У кого нет и никогда не было собаки. Да, и пожимал плечами!

И надо ж было чтоб фотограф Ткач в похмельном гневе пнул Собаку. Просто так пнул, ни за что. Собака завизжал от боли и обиды и быстро выполнил команду «Чужой!».

— Убью, — кротко пообещал Лазарь, — убью. Если не извинишься.

— Ну извини, Наумыч, — миролюбиво заворчал Ткач.

— У Собаки, у Собаки проси прощения.

— Щас! — пообещал Ткач. И назвал адрес, куда идти Лазарю, Лазаревой собаке, Лазаревой Мамаше и прочей родне оптом.

— Убью, — тихо попрощался Лазарь. И добавил: — Собельманы своих решений не меняют.

На следующее утро Лазарь выгуливал Собаку рядом с фотоателье Ткача.

— Убью, — поздоровался Лазарь. — Если не извинишься.

Ткач огрызнулся, но торопливо скрылся за дверью.

Через день Лазарь пришел к Ткачу на работу фотографировать Собаку. Все как полагается. Оплатил у приемщицы заказ на фотографии.

— На паспорт, — приветливо попросил он Ткача, а Собаку усадил в кресло. — Собака, сидеть!

Собака сел, лег, тявкнул, перевернулся на спину и закрыл лапками глаза.

— Так как?.. — робко возмутился

Ткач. — Он… он же все лицо закрыл… руками… этими… лапами…

Лазарь любовно усадил Собаку. Пригладил ему чубчик:

— Ну давай, фотографируй. А то, если не извинишься, знаешь сам, Собельманы своих решений не меняют. Кто ж тогда сделает нам фотографии любимого Собаки чемпиона республики в среднем весе? Правда, Собака?

Собака пожал плечами.

Вечером Ткач ждал Лазаря во дворе.

— Слышь, Наумыч, может, мировую, а?

— Ты, Ткач, конечно, умный. Но с креном в прогрессирующий идиотизм. Я ж тебе сказал, Собельманы…

— Да, да… — уныло кивнул Ткач. — Но как же… у собаки…

— Ну, ты иди, думай пока…

Лазарь истязал Ткача больше недели: гулял под окнами, приходил переделывать фотографии Собаки, потому что Собака там был на собаку не похож. Напоминал, что Собельманы своих решений не меняют.

Ткач перестал спать, есть и даже пить. Бегал муравьиными дорожками от Лазаря и Собаки. Он уже твердо усвоил, что Собельманы своих решений не меняют.

В воскресенье Ткач нарядился. Как будто шел просить Собакиной руки и сердца. Лазарь открыл на стук.

— Тебе кого?

— Так это… — переминался Ткач, — я… извиниться… Так что… может…

— А где любимый Собака чемпиона республики в среднем весе боксера Лазаря Собельмана? — ласково позвал Лазарь.

Собака вышел в прихожую, настороженно и вопросительно глядя на хозяина.

— Ну?! — молча, бровями, спросил Лазарь.

— Ну?! — молча, бровями, спросил Собака.

— Это… — засопел Ткач. — Собака… Извини, блин… Я… это… больше не буду…

Лазарь и Собака посмотрели друг на друга. Лазарь вопросительно мотнул Собаке головой. Собака пожал плечами.

Ткач уходил. Но не было облегчения в его душе. Одна растерянность и смятение. Растерянность. И смятение.

Коза Глафира, кот Чипся и другие люди

Мечутся автомобили — бешеные какие-то, спешат и суетятся прохожие, день летит, несется в вечер. А заверните за угол, пройдите чуть вверх, спуститесь вниз… Вот! Это наша улица. Тихие домики, утопающие в садах, божья благодать. И время тянется медленнее, и люди спокойнее и добрее. И все это — в пяти минутах от центра города. Здесь, в таком милом, похожем на дачный, районе, привыкли жить почти по-деревенски. У любого во дворе куры, собаки и коты.

Каждый человек на нашей улице талантлив по-своему. Дядя Рубен из маленького магазина «Березка» пусть не умеет считать на калькуляторе, но прекрасно считает в уме и лучший преферансист улицы. Он наш аксакал, и все бегают к нему просить совета.

Филя Беляковский, музыкант из ресторана «Чернивчанка», — богемный человек. Поэтому, когда уходит в запой, предупреждает всех, что удаляется познавать истину: мол, не обессудьте, если что. И делает громкое объявление.

— Этот запой, — орет Беляковский на всю улицу, — я посвящаю своей прекрасной жене Зинаиде!