Кэннон
Шрифт:
Её челюсть сжимается.
— Ты не имеешь права решать, что я ношу или не ношу, — говорит она. — Я выйду в стрикини (прим. перев. — наклейки для защиты сосков во время загара в солярии и, возможно, аксессуар к наряду для сексуальных извращенцев) и стрингах, если захочу. И я иду гулять со своими друзьями.
— С какими друзьями?
Единственная причина, по которой она встречается с друзьями — это позлить меня. В таком наряде это определённо работает. Я разрываюсь между желанием придушить её и желанием задрать край платья,
— Друзьями, с которыми ты не давал мне видеться из-за своей властности и того, что всё время ошиваешься поблизости.
— Потому что твои друзья такие классные и так хорошо за тобой присматривают, — говорю я.
Она поднимает голову, чтобы посмотреть на меня, выпячивая челюсть, как обычно, и перебрасывает прядь светлых волос через плечо:
— Что ж, ты отлично поработал, присматривая за мной.
— Я присматривал за тобой каждый день, — говорю я, игнорируя её замечание о том, что произошло между нами двумя. Всё, о чём я могу думать — это факт, что она стоит передо мной, одетая так, как она есть, и что я хочу сорвать с неё эту чёртову одежду. Чего я не хочу делать, так это ходить за ней по пятам, как щенок, всю ночь, в то время как парни набрасываются на неё.
Это грёбаное определение ситуации высокого риска, потому что мне придётся наброситься с кулаками на первого же парня, который прикоснётся к ней пальцем. К чёрту навыки управления гневом.
— Сегодня день рождения Сапфир. И, знаешь, на самом деле ты мне не начальник, — говорит она. Я чувствую запах её духов, жасмина и чего-то ещё, что напоминает о тропиках, и мне хочется впитать её аромат. Мне приходится напоминать себе, какая она, чёрт возьми, законченная сволочь. Как выясняется, мне не нужно долго напоминать себе об этом, потому что она снова открывает рот. — Ты мой телохранитель. И это так. Ты работаешь на меня, а не наоборот.
Она произносит слово «телохранитель» с презрением, как будто она в чём-то лучше меня, и меня захлёстывает гнев. А потом мне кажется, я вижу на её лице проблеск чего-то ещё — сожаления? — и на секунду мне хочется схватить её, притянуть к себе и сказать, чтобы она перестала валять дурака и поцеловала меня, потому что всё, что она только что сказала полная чушь.
Но, чёрт возьми, у меня есть гордость:
— Ты ведёшь себя как полная…
— Сучка? — перебивает Эдди.
— Это ты сказала, а не я.
Челюсть Эдди сжимается, и она смотрит на меня, в её глазах вспыхивает гнев.
— Не волнуйся, телохранитель, — молвит она, слово тяжело повисает у неё на языке. — С этого момента я буду вести себя с тобой абсолютно профессионально.
— Хорошо, — отвечаю я, имитируя британский акцент. — Куда мадам отправится сегодня вечером?
— Ты мне не нравишься, — говорит она, хватая свою сумочку. Она лжёт. Я знаю, что это так. И вся эта ссора — выдуманная чушь. Она ненастоящая.
— Ты мне тоже не нравишься, девочка Эдди, — говорю я, следуя за ней к двери. Её бёдра плавно покачиваются, когда она идёт на своих слишком высоких, чтобы быть в безопасности, каблуках, и когда она снова перекидывает волосы через плечо, мне приходится сжать кулаки по бокам, чтобы не схватить их и не притянуть её к себе.
Я не лгу, когда говорю, что она мне не нравится. Спускаясь с ней на лифте, когда она смотрит в сторону, демонстративно игнорируя меня, я осознаю это с растущей уверенностью. Она мне определённо не нравится. «Нравится» — неправильное слово на букву «Н», которое не следует использовать, когда речь заходит об Эдди.
Глава 20
Эдди
Четыре года и восемь месяцев назад
— Дай мне взглянуть на них, — говорит Грейс, хватая мой дневник. — Давай, Эддисон.
— Ни за что, — я крепко сжимаю блокнот в одной руке, отмахиваясь от неё другой. — Это личное.
— Хорошо, — говорит она. — Я всё равно всегда могу разгадать твои секреты. Это о мальчике?
Я тяжело выдыхаю:
— Нет, конечно, нет.
Грейс морщит нос:
— Тебя никто не интересует? А как насчёт того певца, с которым ты гастролировала? Не тот парень постарше. Другой, симпатичный, твоего возраста?
— Ник? — спрашиваю я. — Он гей.
— Неужели?
— Он ещё не признался, но да.
— Ты скучная, — говорит Грейс, шмыгая носом. — У тебя есть новости от Хендрикса?
— Нет. С чего бы мне от него что-то слышать? — у меня перехватывает горло. Я не получала от него вестей несколько месяцев. Я не знаю, где он сейчас. Он закончил обучение в Корпусе морской пехоты в прошлом месяце, и я не поехала. Никто не поехал, даже его собственный отец.
У нас было мероприятие, большое мероприятие в стиле кантри, на которое я должна была пойти в рамках моего контракта. Мероприятие было отговоркой отца Хендрикса, но я думаю, на самом деле полковник просто не хотел идти. Я не уверена, был ли его отец разочарован в Хендриксе из-за того, что он вступил в морскую пехоту, или втайне напуган тем фактом, что он вступил и фактически завершил обучение.
Я думаю, он ожидал, что Хендрикс снова появится на пороге через несколько недель тренировок, потому что он бросил учёбу или его выгнали.
Думаю, я тоже этого ожидала. На это я надеялась. А потом проходила ещё одна неделя, и этого не происходило.
— Я не знаю, Эддисон, — произносит Грейс. — Вы, ребята, как лучшие друзья. Я подумала, что ты получишь от него весточку. Он закончил тренироваться?
— Понятия не имею, — отвечаю я, пожимая плечами. Веду себя так, будто это не имеет большого значения. — Что значит, мы лучшие друзья? Мы почти не разговариваем.
Грейс склоняет голову набок и внимательно изучает меня: