Кэннон
Шрифт:
— Я хочу тебя сейчас, — тихо выдыхаю я между поцелуями.
Хендрикс задирает мою юбку до талии и просовывает руку мне между ног. Его рука касается моей киски, и он издаёт рычащий звук себе под нос.
— Без трусиков, — замечает он. — И ты мокрая.
— Я говорила, что хочу тебя.
Я стягиваю с него джинсы, помогая ему быстро стянуть их с задницы, прежде чем обхватить рукой его член, направляя его к своему входу.
— Не дразни меня так, Эдди, чёрт возьми, — предупреждает он.
—
— Эдди, — произносит Хендрикс. — Я чист. Но у меня есть презервативы и…
— Я принимаю таблетки, и я чиста.
— Чёрт, Эдди, — стонет он, когда я касаюсь его головки своей влажностью. Он тянется, чтобы поцеловать меня. — У меня никогда не было незащищённого секса.
Мысль о том, что мы оба делаем это вот так впервые, без каких-либо преград между нами, придаёт мне ещё большей уверенности.
— Я тоже, — говорю я.
— Ты уверена? — спрашивает он. Я уверена? Нет, я не уверена. Я стою посреди пляжа, и у меня в руке член моего сводного брата, и я тру его кончиком по всей своей киске, как будто он моя личная секс-игрушка.
Я уверена, что сошла с ума.
— Я хочу, чтобы ты была внутри меня, — шепчу я. — Я хочу чувствовать тебя.
— Чёрт, Эдди, — говорит Хендрикс срывающимся голосом. Мне это нравится. Мне нравится, что я заставляю его голос так ломаться. Мне нравится, что я ставлю его на колени.
Когда я опускаюсь на него, это не мягко и не опасливо. Я легко скольжу по нему, чему способствует моя ловкость, и Хендрикс издаёт стон, произнося моё имя, сопровождаемое несколькими ругательствами.
На этот раз я та, кто переплетает свои пальцы с его, поднимая его руки над головой, чтобы я могла объезжать его. Сначала прижимаюсь к нему, прижимаюсь всем телом и наслаждаюсь ощущением его внутри меня, ощущением контроля над мужчиной, который обычно всё контролирует, затем приподнимаюсь, когда волны удовольствия захлёстывают меня снова и снова.
Хендрикс сжимает мои бёдра, плотно насаживая меня на свой член, пока я не наполняюсь по самые яйца.
— Ты ощущаешься так чертовски хорошо, Эдди, — говорит он низким голосом.
Мне нравится чувствовать, как он обнажён, как кончик его члена гладит меня внутри, прижимаясь к самому чувствительному месту во мне. Я опускаю руку, потирая свой клитор, пока скачу на нём, позволяя ощущениям захлёстывать меня, пока он поднимает меня всё выше и выше, пока я почти не оказываюсь на краю.
— О боже, Хендрикс, я так близко, — стону я.
— Я хочу почувствовать, как ты кончаешь на меня, — говорит Хендрикс. — Между нами ничего нет.
Мысль о том, чтобы кончить на голый член Хендрикса, доводит меня до предела, и я отпускаю его, громко
Позже той ночью я лежу в постели с Хендриксом в гостиничном номере, мои глаза закрыты, но я не сплю.
— Ты не спишь? — шепчет Хендрикс.
— Ага.
— Песня сегодня вечером, — говорит он. — Она была хороша. Действительно хорошая.
— Инди-фолк не продаётся, говорит мой лейбл звукозаписи. Не для меня, — шепчу я.
— Пошли они к чёрту, — говорит Хендрикс. — Ты была живой там, наверху, знаешь ли. Больше, чем, когда я видел тебя на выступлениях или в студии. Это было по-другому.
«Потому что это было о тебе», — я хочу сказать. «Всё по-другому, потому что это было для тебя».
Затем он задаёт вопрос, тот, который я давно хотела, чтобы он задал:
— О ком была песня?
Я делаю паузу, несколько раз открывая и закрывая рот, прежде чем ответить:
— Это была просто песня, Хендрикс, — вру я. Слова застревают у меня в горле, и я рада, что он не видит меня в темноте. Почему я не сказала то, что хотела сказать? Это так просто — записать слова на бумаге, пропеть их перед комнатой, полной незнакомых людей. Но теперь, когда мы здесь вдвоём, одни в постели, внезапно становится невозможно произнести эти слова вслух.
Я люблю тебя. Я любила тебя всегда.
Я боюсь любить тебя так, как люблю сейчас.
Я боюсь потерять тебя.
Глава 27
Хендрикс
Десять месяцев назад
Девочка Эдди,
Я давно не писал тебе писем. Раньше я писал их каждую неделю. Чёрт возьми, иногда в Афганистане это было каждый грёбаный день. Я думаю, мне нужно было за что-то держаться, когда я был там.
Находясь в поле, я думал об уроках плавания в бассейне, прокручивал в голове те ночи снова и снова, пока, клянусь, почти не почувствовал запах хлорки вместо вони грязи в ноздрях. И я бы сказал себе, что, если бы я мог пройти через это, я бы пошёл к тебе. Я бы появился у твоей входной двери и громко признался тебе в любви, сказал бы тебе всё то, чего не говорил раньше, потому что был молод и глуп и думал, что у меня впереди так много лет, что это не имеет значения.
И после этого я больше не мог писать.