Кентавр
Шрифт:
Пелэм подходил все ближе к огромному пустому особняку, в котором он побывал днем. Он уже с легкостью мог представить огромный холл, в котором любые движения отдавались эхом, широкую скрипящую лестницу, пустынные коридоры, не устланные коврами, и маленькую гостиную на первом этаже, где он намеревался провести эту ночь, бодрствуя. Сейчас все это окутывала тьма: тени, тишина, пустота — ни души. Живой. Как бы хорошо иметь рядом энергичного друга! Дом, со своей зловещей, ужасающей историей, подтвержденной неопровержимыми фактами, стоял и ждал молодого человека в конце безлюдной улицы. Он уже мог различить угловатый непреклонный фасад, а его грязные окна, казалось, искоса посматривали на Пелэма.
Юноша осознал, что идет все медленнее, с трудом переставляя ноги, тщетно пытаясь растянуть время. Редкие
Данное самому себе обещание немного его успокоило. Прилежному исполнению обещания, возможно, несколько помогло присутствие полицейского, в чьих глазах Пелэм наверняка выглядел подозрительно, бесцельно слоняясь тут, да еще с пледом и рюкзаком в придачу. Сейчас ему меньше всего хотелось отвечать на разные вопросы. Вскоре он вновь оказался у входа в дом: полицейский ушел дальше, вокруг никого не было, а часы начали бить полночь. Смело поднявшись по лестнице, юноша повернул ключ в замке, шагнул во тьму холла, зияющую пред ним, и тихо закрыл за собой дверь.
Тихо. Возможно, да. Но тысячи звуков эхом разлетелись по дому, словно его оживил шум шагов, разлетелись и утонули в этой мертвой тишине, что они нарушили. Поначалу тьма казалась беспросветной. Где-то было открыто окно, потому что с улицы донеслись последние удары часов. И тут, прежде чем Пелэм успел приступить к исполнению своих планов, произошли две непонятные вещи, которые он смог бы объяснить, но не хотел, так как они слишком явно выдавали его состояние. К тому же второе событие он смог бы объяснить с большим трудом.
Сначала, пока он стоял в этой кромешной темноте, не двигаясь, едва дыша, и думал, что делать дальше, за его спиной раздался какой-то звук. Он шел откуда-то снизу, напоминая шуршание, вдобавок что-то слегка скользнуло по плечу. Юноша резко подскочил и поднял руку, чтобы отразить возможный удар, но понял, что это всего лишь его шотландский плед сполз с плеча и с тихим шелестом упал на каменный пол. Пелэм быстро нагнулся и подхватил его, ругая себя за глупую нервозность; однако чувствовал себя в большей безопасности, стоя во весь рост. Несколькими секундами позже произошло второе странное событие, объяснить которое было гораздо труднее.
А случилось это таким образом: инстинкт самосохранения у молодого человека сработал автоматически. Пока одна рука подхватывала плед, вторая — бросила рюкзак, нащупала в кармане пальто фонарик и, включив его, направила вперед, пока юноша распрямлялся. Так как фонарик он держал не совсем ровно, то поначалу освещенным оказался преимущественно пол холла, а на лестницу прямые лучи не попали. Тем не менее света оказалось достаточно, чтобы юноша краем глаза заметил силуэт… доктора Фелдмана: черная борода, тучная фигура, неподвижно стоящая и взирающая на него. Он стоял на верхней ступеньке, и в то же самое мгновенье, прежде чем луч света успел полностью его осветить, быстро и молча завернул за угол и поднялся на следующую лестничную площадку. Когда свет от фонарика последовал за ним, там уже никого не было. Лестница, площадка — нигде ни души.
Пелэм не двигался, он даже не вздрогнул, не подскочил от неожиданности, ни единый мускул на его лице не дрогнул. Его реакция была иной: сердце замерло и сбилось с ритма. Сначала он затаил дыхание, а потом… что ж, инстинкт подсказал ему, что тишина предпочтительнее крика. Закричать: «Привет, Макс! Доктор, это вы?» — в огромном, отражающем каждый звук холле было невозможно. Кроме того — юноша уже нашел всему объяснение, — эта фигура вовсе не доктор Фелдман. Инстинктивно, еще
Его рациональный склад ума, на который не повлияло даже нервное возбуждение, тотчас начал спорить с твердой убежденностью в том, что он видел доктора Фелдмана. Резкий яркий свет, мечущиеся тени, которые он видел сквозь призму взвинченных нервов, и тот факт, что образ доктора постоянно присутствовал в его мыслях, так как юноша страстно желал и надеялся его увидеть, — всего этого было достаточно, чтобы его воображение нарисовало силуэт доктора, соткав его из клочков скачущих теней.
Стараясь направлять луч света ровно, молодой человек осветил верх лестницы и угол лестничной площадки. Пелэм пытался разубедить самого себя: «Ведь даже на улице я принял двух прохожих за доктора, пока практически не поравнялся с ними!» Легкая улыбка мелькнула у него на лице, когда он подумал, что сейчас мало кто отращивает бороды, и ее наличия оказывалось достаточно, чтобы сложилось общее впечатление. Его разыгравшееся воображение вполне могло принять тени за фигуру человека с бородой. С лестницы не доносилось ни звука. По мере того как юноша спорил с собой, предостерегающая дрожь, что холодила спину, не то чтобы совсем прошла, но стала заметно меньше.
В то время как разум предлагал возможные объяснения случившегося, эмоции и инстинкты, не внимая доводам рассудка, оставались напряженными. Пелэм понял, что именно эмоции станут его главной проблемой. «Примитивность, доверчивость и суеверность — их свойства, — настойчиво напомнил он себе. — А я ведь здесь именно для того, чтобы наблюдать за движением эмоций и фиксировать причуды воображения». Трезво поразмыслив, он, прежде чем эмоции смогли бы с ним сыграть еще одну злую шутку, решил предпринять активные действия: он обыщет весь дом сверху донизу и только тогда изберет место на ночь.
Трюк? Розыгрыш? Или жгучий интерес его друга к ментальным экспериментам нашел такой выход? Этот «срочный вызов» снова промелькнул в голове юноши.
Оставив свое имущество на полу, молодой человек достал из рюкзака пистолет и начал обход брошенного здания. Он медленно поднялся по лестнице, освещая все вокруг, а звуки его шагов эхом разносились по дому.
Огромный пустой дом и так не выглядел гостеприимным, а свет фонаря, по сравнению с которым тьма вокруг казалась еще более кромешной, был явно недостаточным для обследования. Чтобы его начать, требовалось набраться храбрости. Дом был не просто пустым — он был пустым, потому что в нем никто не смог жить. Он пришел в запустение из-за давящей атмосферы, ведь двое сменившихся здесь следом друг за другом, причем недавно, жильцов выбрали это место, чтобы свести счеты с жизнью. И причины этих действий, по разумению Пелэма, не добавили уюта. А двумя годами ранее другой жилец, который, по всей видимости, и сыграл роль зловещего источника всех последующих событий, также покончил с собой, предварительно умертвив самым ужасающим образом всю свою семью. Свихнувшийся от наркотиков, выпивки, несчастной любви или от чего-то в равной степени сильного и разрушительного, — Пелэм не смог точно выяснить, что это было, — он был найден среди кошмарных свидетельств его леденящей сердце оргии, задушенный собственными руками. Считалось, что следующие жильцы также нашли свой конец, испытав его тлетворное, ужасающее посмертное влияние. И потом все арендаторы неожиданным образом стали отказываться от жилья, разрывали договора, предпочитая выплатить неустойку, чем жить в этом доме, и даже подавали в суд. Таким образом, дом был выставлен на продажу за бесценок, а молодой Пелэм теперь пытался рассмотреть его гнетущую утробу в луче плохонького фонарика. Его целью было на личном опыте выяснить, чтобы потом использовать в своем новом романе, что впечатлительный человек может испытать в течение ночного бдения в таком проклятом месте. Юноша был впечатлительным человеком, и он получил материал для книги. Получил даже гораздо больше. Среди множества любопытных случаев, описанных доктором Фелдманом, детали этого дела вышли самыми странными.