Кес Арут
Шрифт:
Те словно понимали происходящее. Оба затихли, хотя до этого бойко разговаривали друг с другом. Все были готовы к отъезду. Дожидались госпожу Констандян с Мириам. Наконец и они вышли. Мириам с ребёнком посадили во вторую повозку и тепло укутали. После этого Констандян отворил ворота и… сразу уткнулся в конных жандармов. Один из них остановился у ворот и, указывая нагайкой направление, громко крикнул:
— Быстрее. Двигайтесь быстрее.
Констандян, радуясь, что не происходит худшего, погнал лошадей быстрее. Через несколько минут обе повозки смешались с огромным потоком людской массы. Армян начали строить в колонну. Колонна растянулась на несколько километров. Со всех сторон её окружали жандармы и конные отряды дадашей.
В то время как армян, подгоняя палками и дубинками, выводили из Эрзерума, в кабинете Зиновьева появился Лущев. Вопреки обыкновению последних дней, Лущев просто сиял от радости. Зиновьев аж подался вперёд при виде Лущева. Вид полковника буквально заинтриговал Зиновьева. Лущев не стал тянуть и прямо с порога объявил новость:
— Наши части захватили город Ван! Идёт крупномасштабное наступление на всю Западную Армению. Французы и англичане начали военные действия на юге Османской империи. Вскоре последует ряд наступательных действий.
Зиновьев, широко улыбаясь, захлопал, аплодируя действиям России, Франции и Англии. Лущев упал в кресло, в котором имел обыкновение сидеть.
— Но каковы армяне, милостивый государь? — Зиновьев улыбнулся восхищению, с которым Лущев произнёс эти слова. — Подумать только, крошечным отрядом… в окружении женщин и детей, дать бой регулярным войскам турецкой армии, да и не только,… а ещё сражаться двадцать девять дней и фактически выйти победителями. Когда наши части вошли в город, его полностью контролировали армяне. Вы понимаете, милостивый государь, что это значит? Турки жестоко ошибаются. Даже если им удастся претворить гнусные планы в действительность, это ничего не даст. Ничего, милостивый государь. По очень простой причине. Этот народ невозможно поставить на колени. Это гордый народ. И Ван показал это со всей очевидностью. Браво, Ван! Браво! Молодцы! Других слов для этих мужественных людей у меня нет.
Лущев выглядел довольным и радостным. Ещё бы, столько новостей сразу. Зиновьев не хотел омрачать его настроение, но делать было нечего. Они постоянно делились информацией и зачастую вместе принимали решение.
— Есть и не очень хорошие новости, — заговорил Зиновьев серьёзным голосом.
— Что? — улыбка мгновенно сошла с губ Лущева. У него появился сосредоточенный вид.
— Есть сведение, что в ряде населённых пунктов начались массовые избиения армян.
— Началось? Вы думаете правительство, несмотря на серьёзные поражения, которые нанесли им наши армии, всё равно осуществит резню?
— Похоже на то, — Зиновьев кивнул головой, — хотя и не хочется в это верить.
— Я подумывал выехать из Константинополя. Хочу собственными глазами посмотреть, что происходит на самом деле в этой стране.
— Вы в своём уме, полковник? — Зиновьев явно не ожидал таких слов от Лущева. — Мы официально находимся в состоянии войны. А вы решили устроить себе путешествие. Это очень и очень опасно. Что я доложу в Петербург, если с вами что-то случиться.
— Ничего не случиться, — заверил его Лущев, — поверьте, милостивый государь, у меня достаточно обширные связи. Едва ли не в каждом городе имеются надёжные люди. К тому же, — добавил Лущев, — не забывайте специфику моей работы. Мне не раз приходилось действовать в экстремальных ситуациях. Так что, меня вряд ли можно напугать этими «Дадашами», «Чётниками», «Башибузуками» и прочими матёрыми мясниками.
— Вам решать, в конечном счете, полковник!
— Именно, — на этот раз Лущев согласился, — мне. Вот я и поеду…
Дальнейший разговор был прерван появлением секретаря посольства. Он положил донесение на стол Зиновьева.
— Срочно. От генерального консула в Эрзеруме.
Зиновьев кивнул. Не дожидаясь, пока секретарь покинет его кабинет, он начал читать. Донесение было длинным. Вначале Зиновьев прочитал его молча и уж потом озвучил его для Лущева.
— Послушайте, полковник, что пишет наш консул.
«Докладываю вам о сведениях, которые мной получены. Заранее оговорюсь, что сведения не подлежат никакому сомнению, ибо получены они от самих участников происходящих событий, — Зиновьев сделал паузу и взглянув на Лущева, который слушал со всем возможным вниманием, продолжил читать:
— Доподлинно известно, что губернатор Эрзерума Тахсин бей получил от правительства телеграмму следующего содержания:
— Все армяне, живущие в самом Эрзеруме и в Вилайете в целом — должны быть жестоко уничтожены. Однако не убивайте их на месте. Этих собак слишком много. Зловония от их трупов могут нанести вред нашим частям, которые сражаются с русскими. Да и населению тоже. В виду этих причин, приказываю собрать всех и отправить в Кемах. Там их уже ждут. Так же, вдоль дороги из Эрзерума до Кемаха, этих собак будут ждать отряды правоверных. Приступить к исполнению приказа немедленно».
— Мерзкие твари, — Лущев гневно сжал кулаки.
— Слушайте дальше! — Зиновьев продолжил прерванное чтение.
«Получив телеграмму, Тахсин бей вызвал четебаши Амрванли Эюб-оглы Гадыра и показал ему полученный приказ из Константинополя. «Здешних армян я поручаю тебе, доведёшь их до Кемаха. Там на них нападут наши люди и курды. Ты для вида покажешь, что хочешь их защищать. Стрельнёшь разок другой против нападающих, но, в конце концов покажешь, что не можешь справиться. Оставишь там всех и уйдёшь». На что Гадыр ответил губернатору: «Ты велишь мне связанных по рукам и ногам овец и ягнят отвести на бойню. Это- жестокость мне не подобающая. Я солдат. Пошли меня против врага. Там либо он меня сразит, либо я его. А марать руки в крови невинных, я не буду». Несмотря на долгие уговоры, Гадыр был твёрд в своём решении. Он наотрез отказался подчиниться приказу. Вслед за ним, — продолжать читать Зиновьев, — был вызван к губернатору Мирза- бека Вераншехерли. Этот согласился с приказом губернатора. В данное время, — продолжал Зиновьев, — в городе творится настоящий ужас. Этих несчастных выводят из домов грубостью, побоями и угрозами смерти. Армян строят в колонну, как скот, гонимый на бойню. Число этих людей никак не менее 19000. Они охраняются жандармами и частями регулярной армии. Всем армянам оглашён жёсткий приказ. Любой, кто покинет колонну — будет немедленно казнён. Арабскому же населению Эрзерумского вилайета, известного своим добрым отношением к армянам, вынесено жесточайшее предупреждение: «Любой, кто подаст хлеб или воду армянам — будет немедленно повешен напротив собственного дома». Мы находимся в глубочайшем смятении, ибо знаем происходящее, но не в силах помешать этому… даже слов найти невозможно для описания этой, в высшей степени ужасающей, сущности. С глубокой надеждой ждём новостей от вас. Генеральный консул в Эрзеруме».
Закончив читать, Зиновьев положил донесение на стол и посмотрел на Лущева. Даже выразить нельзя, в каком состоянии пребывал полковник Лущев. Он был настолько подавлен, что Зиновьев какое-то время его не беспокоил. Но время шло. Надо было немедленно что-то предпринять.
— Известим командование? — осторожно спросил Зиновьев.
Лущев кивнул.
— Но это ничего не даст. Мы просто не успеем помешать этому безумию. Наша армия далеко, а путь… смерти уже начал своё движение. Я немедленно отправляюсь в направлении Эрзерума, — Лущев встал и направился к двери.