Кесарь
Шрифт:
Воспользовавшись краткой заминкой в речи кесаря, ротмистр – да нет, уже полковник! – осторожно осведомился:
– А что же Смоленск?
– Смоленск по последним сведениям все же держится – но блокирован сильным литовским корпусом.
На последних словах Рада не смогла сдержать радостного возгласа – и Скопин-Шуйский наконец, обратил на нее внимание, строго взглянув на молодую женщину:
– Как, вы еще здесь?! А чего греем уши, голубушка?!
Однако прежде, чем великий князь продолжил бы разнос оцепеневшей Рады, за нее поспешил вступиться фон Ронин:
–
Великий князь, чуть успокоившийся при упоминании о Тимофее, и даже улыбнувшийся последней просьбе новоиспеченного полковника, с некоторым удивлением отметил:
– Н-да? Так это вы их печете? Ну что же… Я все-таки попрошу вас выйти, Рада, пока я обсуждаю с моими офицерами военные вопросы. Но я обязан отметить, что кушать ваши пироги – для меня честь и особое удовольствие! С Себастьяном же вы сможете пообщаться чуть позже - просто дождитесь его на выходе.
Окрыленная похвалой Рада поспешно кивнула – и тотчас шмыгнула из шатра. И, несмотря на то, что никаких определенных новостей о судьбе супруга она не получила, у молодой женщины возникло стойкое ощущение, что с ним точно все хорошо…
Глава 9.
Везение подвергает наш дух еще более суровым испытаниям, ибо в несчастьях мы закаляемся, а счастье нас расслабляет.
Корнелий Тацит
…Я вынырнул из сна как из проруби, аж в висках закололо. Всю ночь меня преследовали неясные, какие-то мутные кошмары; их тяжело, да и не хочется вспоминать – но отдельные фрагменты сна, в которых была Виктория и окровавленный Ганс Вальдау, студиоз, погибший на дуэли фон Ронина… Они врезались в память.
Желая поскорее освободиться от сонной одури, я покинул шатер – и полной грудью вдохнул буквально звенящий от утреннего мороза воздух! Плохое настроение и дурные мысли мигом выдуло из головы – а сам я невольно залюбовался сиреневыми и багровыми красками на небе, приветствующим восходящее солнце… Но, залюбовавшись небом, я пропустил момент, когда над головой стремительно прошмыгнула неизвестная птица, заставив меня аж шарахнуться в сторону от неожиданности!
Между тем, лагерь сводного рейтарского полка уже живет своей жизнью – пока что размеренной и спокойной в отсутствии врагов. После нашего рейда по тылам активность разбойных банд лисовчиков сошла на нет, а решение выступать в поход – и на кого выступать – Михаил Васильевич должен озвучить сегодня, на совете офицеров. Так что наша мирная жизнь скоро закончится – но пока еще можно насладиться относительным затишьем и даже побездельничать! Впрочем, бездельничать – это не про меня; как-то не удосужившись обзавестись ординарцем, я занялся приготовлением завтрака «по орловски», по «старинному» рецепту нашего «стрельца»… Как он там, где он там?! Остается надеяться,
На дно последнего я кинул несколько мелко нарезанных кусочков копченого сала, без мясных прожилок. Как только оно растопилось, внутрь я засыпал также пару мер полбы, то есть крупной, никоим образом не дробленной пшеничной крупы – и дал ей обжарится в топленном сале, покуда я нарезаю остатки вчерашней зайчатины, обжаренной на углях. Кинув в котел и ее, а заодно и вяленого мяса для жирности и вкуса, я также густо забил котелок чистым талым снегом (благо, что намело его знатно!), густо посолил все сверху и принялся ждать... Жалко только, что под рукой нет никаких душистых трав!
Впрочем, и без них воздух вокруг вскоре наполнился аппетитным ароматом жирной похлебки с явным привкусом копчености и дыма – и как я и предполагал, мое ожидание окупилось с лихвой:
– Доброе утро, Себастьян! – сглатывая слюну, произнес подошедший Лермонт. Ноздри его жадно раздуваются.
– Ты в котел не заглядывай. – отстранил его я. – Еще рано. На вот, возьми.
Я протянул другу кусок хлеба прямо на палке, на которой он и готовился – хлеба, подсушенного на огне с тонким ломтиком уцелевшего сала, вкусно поджарившегося и пропитавшего хлеб ароматным жирком.
Бургер семнадцатого столетия…
– Мысли читаешь, фон Ронин! – горец широко улыбнулся.
– Да у тебя на лице все написано!– хохотнул я, зачерпнув кружкой из котелка с «чаем», заваренным на сухих листьях Иван-чая и смородины.
А ведь дома я Иван-чай терпеть не мог…
– Вот, возьми, всухомятку жевать не стоит.
Лермонт аппетитно захрустел бутербродом – а к костру, зябко кутаясь в теплый, шерстяной плащ, подоспел и Тапани.
– Присоединяйся, Степан! Чем Бог послал!
– Милостивый Господь послал нам что-то явно очень вкусное. – шумно втянул ноздрями воздух Йоло, принимая второй (увы, последний!) «бургер» и кружку с отваром.
– Как прошла ночь, фон Ронин? – Джок с улыбкой подмигнул мне, после чего добавил, – Снилась ли твоя любимая фрау?
Я угрюмо усмехнулся, протерев лицо руками:
– Снилась. В кошмарах.
В воздухе повисла тягучая, неприятная и неловкая пауза, первым которую прервал Тапани:
– Моя бабка всегда говорила, что сновидения хранят наши тревоги, а порой и предостерегают от опасности.
Лермонт усмехнулся:
– И ты ей, конечно же, веришь.
– Верю, не верю... А отношусь с осторожностью. Если есть после сна плохое предчувствие, лучше оставаться настороже!
Шотландец пожал плечами, после чего согласно кивнул:
– Не лишено смысла.
Я помешал кулеш ложкой, не позволяя пригореть полбе ко дну котелка, не вмешиваясь в разговор – при этом вновь попытавшись воскресить в памяти сновидение. Но подробности кошмара были словно в дымке, ускользая от моего разума… И в конце концов я оставил эту затею, приняв во внимание слова Тапани и решив, что сегодня действительно стоит быть настороже.