Кетополис: Киты и броненосцы
Шрифт:
Лидия потянулась к пузырящейся ране на животе, зашептала что-то, словно начиная перекрой, затем опомнилась… Пальцы умело ощупали рваное отверстие, скользнули внутрь и задвигались, разглаживая внутренности. А потом Лидия застыла. И распрямилась. На втором этаже опять разбилось стекло, но Лидия даже не шевельнулась. И не побледнела…
Давным-давно. Дом-баркас – лучший в слободе. Красавица купчиха и ее супруг – добрый человек и удачливый купец… Рояль, заказанный бывшим владельцем «Мальвазии» аж из самой Европы… Сверток, привязанный широкими лентами, позвякивал, когда купчиха бегала по лестницам вверх-вниз, громко командуя
«Поделоммм… оммм»… Лидия Ван-дер-Ваальс стояла возле раскроечного стола, на котором истекала кровью полуморлочка – получеловек, и держала на раскрытой ладони сизый твердый комок. Вдова медленно оторвала лоскут от цветастой юбки, поскребла краешком, еще… Тренькнул колокольчик в руках у модистки и захлебнулся, аккуратно опущенный в глубокий карман.
– Что это? – Юноша нервничал, прислушивался к неутихающему вою преследователей, сжимал кулаки. – Поторопитесь. Нам пора вниз.
– Не надо вниз. Я вас другим путем выведу. – Лидия спокойно взяла у Аннет иглу и положила первый стежок, – черным ходом проведу на подворье, а там и до полиции рукой подать.
– Видите ли, полицейские… Это много опаснее пьяной черни.
– Не опаснее! – отрезала Лидия. – Здешний комиссар передо мной в долгу. Только… Только дай мне, господин хороший, слово.
– Что? Что угодно… Помогите. Если бы я был один, я бы сумел отбиться, но Джульетта…
– Джуль-ет-та, – повторила одними губами Лидия и заговорила громко, уверенно. Так когда-то раздавала приказы супруга купца Морского дома Мартена Ван-дер-Ваальса… – Ты человек, видимо, не бедный, раз на шалости денег не жалеешь… Верно?
– Верно. – Юноша недоуменно хмурился. – Сколько вы хотите?
– Не надо мне твоих грошей. Помогу! Только девчонку с собой возьмешь. Навсегда. Хочешь у себя посели, хочешь увези из города, но одну не бросай. Подземка эта выживет, а остальное ей починить сумеешь, если не пожадничаешь и хороших лекарей наймешь. Много в ней от нелюдей, но и человечьего немало сохранилось. Не бросай… – Лидия сглотнула, откусила зубами суровую нитку, – …Джульетту. Дай слово сейчас, либо крикну слугам, чтобы отворили двери.
Юноша сцепил зубы. Прислушался. «Жечь гнилых сук! Чтоб неповадно!» Запах гари осторожно вползал сквозь щели оконных рам, поднимался к потолку. Сизый дым медленно клубился над лампами, «…наперсточек да челнок», – Анисья оборвала песню, зашевелила ноздрями, слепо заморгала. Наперсток хихикнула, поправила белое полотно на пяльцах.
– Слово. Слово! Горим же! Торопиться надо. – Он легко поднял девушку, завернул ее в протянутый Лидией отрез льняного равендука. – Обещаю!
– Аннет, голубушка. Проводи гостей, сама знаешь, как и куда. Комиссару про горло напомни, чистить, мол, пора. Поняла? И Анисью с Наперстком доведи до калитки, а там пусть уж сами… Как-нибудь. Сундучки с накопленным барахлишком прихватить успеют еще.
– Матушка, а сама? – залепетала Аннет.
– Дела у
– Не оставлю! – запричитала Аннет, но заметив, как первые языки пламени протискиваются через ставни, осеклась. Замотала головой. Ойкнула. – Идемте, господин. Я покажу.
Они спешили вверх по широкой лестнице один за другим. Семенила, спотыкаясь, Аннет. Легко перепрыгивала со ступени на ступень Наперсток, шарила ладонями по перилам слепая Анисья. Осторожно, стараясь не потревожить девушку, ступал молодой аристократ. Скрипели балясины – последней грузно поднималась Лидия Ван-дер-Ваальс.
Она распахнула двери будуара, привалилась к косяку и глядела, как быстро идут, почти бегут по галерее белошвейки, как широко шагает незнакомец, держа на руках худенькое тело. Норд-ост зашелестел по медным и фарфоровым язычкам колокольчиков, привязанных к высоким балкам, нанизанных гирляндами на бечевки от стены к стене. Большой колокол собора вторил бесконечным гулом: «одиннадцать… двенадцать»… В который раз врала, отмеряя чужую жизнь, деревянная кукушка. В городе наступила полночь.
Лидия Ван-дер-Ваальс подождала еще немного, побродила по комнате, прислушалась к треску перекладин, приложила ладонь к полу, отдернула – первый этаж жарко полыхал. Давно, много лет назад, знатный дом поставил для своей супруги купец Морского дома Мартен Ван-дер-Ваальс – темный венге на стены, палисандр на пол, ореховая доска на отделку.
Норд-ост набирал мощь. Лидия шагнула через порожек, поежилась от холода. В галерее было почти светло, не то луна выбралась из-за дымки, не то отблески пожара освещали стены и потолок галереи. Лидия медленно направилась к амбару. Она и не заметила, как выпал из кармана бубенец, не услышала слабого звяканья за воем морского ветра, за бесконечным перезвоном. Лидия спустилась в амбар, пересекла пустое пространство, перевалилась через гору хлама и осторожно поставила ногу в остроносых туфлях на перекладину.
– Тихо, тихо. Баю-баюшки-баю. Сейчас домой пойдем. Доченька…
Под шалью, пахнущей плесенью и нафталином, ожило, зашевелилось, захныкало детским голосом нечто, ставшее плотью от плоти модистки Лидии Ван-дер-Ваальс.
– Тсс. Потерпи, сердешная. У меня быстро приживается. Хорошо… Жить будешь… Будем… Доченька…
Вывеска «ского дома купец» обуглилась по краям, затрещала и рухнула на землю перед крыльцом, бок о бок с закопченной латунной табличкой «…Ваальс. Модистка».
Вы хоть раз слыхали, как поют киты? Нет? Говорят, некоторым удавалось. Говорят, что от пения китов душа замирает и опускается в благодать, тихо шевеля прозрачными плавниками, будто сонная рыба. Еще говорят, что от пения китов душа неразумным птенцом чайки барахтается в синеве, не различая той грани, где небо обрушивается в океан. Вы слыхали, как поют киты? Нет? Не страшно. Зато, если в полночь вам вдруг выпадет прогуляться по Стаббовым пристаням, вы услышите, как поют китобои. Скоро Большая Бойня – заведения открыты от зари до зари. Гудят Стаббовы пристани нехорошим куражом. Неспроста гудят. Не просто так охотники за серой амброй и ворванью переходят от стола к стойке, переговариваясь вполголоса и покусывая обветренные губы. Не случайно замолкают, чтобы поднять рифленого стекла стаканы и, не чокаясь, опрокинуть в себя горькую память. Большая Бойня… И кто-то спустится по скользким мосткам на причал, устало улыбаясь, а кто-то будет прятать глаза… А кому-то и вовсе больше не коснуться ладонью просмоленных дубовых кнехтов.