КГБ в Англии
Шрифт:
Сессия Генеральной Ассамблеи ООН в Париже была последним дипломатическим мероприятием, в котором Берджес принимал участие в качестве личного помощника Макнила. Еще раньше, в апреле 1948 года, Макнил посоветовал ему перейти на работу в региональный отдел Форин Офиса. Он мотивировал свой совет тем, что это необходимо для нормальной карьеры в ФО, и тем, что он сам не намерен долго оставаться на своем посту, а с его уходом Берджесу все равно придется искать другое место. К тому же мидовские правила требовали двухлетней ротации персонала. Центр был заинтересован в том, чтобы Берджес перешел в общий, американский или северный отдел. Макнил рекомендовал Дальневосточный отдел, мотивируя это тем, что «Дальневосточный отдел в будущем году приобретет особое значение в работе всего БАНКА (Форин Офис)». «Поэтому, — писал в своем отчете Коровин, — ХИКС имеет намерение перейти в Дальневосточный отдел». Под «особым значением» Макнил, очевидно, имел в виду развитие событий в Корее (создание КНДР) и Китае (победу Народно-освободительной армии над
«Я не исполню свой долг, если не скажу вам, что я поступаю на работу в этот департамент с совсем другими возможностями по сравнению с теми, которые я имел, работая с Гектором. Верно, что я перехожу туда, имея его поддержку, и что он разговаривал с Денингом (замминистра, куратор Дальневосточного отдела) и Каксия (начальник отдела кадров), дал мне рекомендацию и попросил, чтобы мне была предоставлена важная работа. Это верно, но это не будет иметь очень большого значения. Все же мы посмотрим. Я предлагаю:
1. Быть в этом отношении осторожным и даже робким, пока возможности не станут ясными.
2. Максимально использовать на личной основе уже имеющиеся контакты и друзей — Фреда [Уорнера], Гектора и К0.
Я знаю, что предложение № 1 будет одобрено».
Уверенность Берджеса основывалась на том, что Центр и резидентура всегда предпочитали обеспечение безопасности агента получению информации от него. Характерным в этом отношении был случай, произошедший по завершении в декабре 1947 года Лондонской сессии Совета министров иностранных дел четырех держав. Во время сессии за период с 6 ноября по 11 декабря 1947 года Берджес передал 336 документов Форин Офиса, которые докладывались резидентурой непосредственно советскому министру иностранных дел Вячеславу Молотову и получили его высокую оценку. Перед отъездом Молотов спросил посла (в связи с реорганизацией разведки в Комитет информации весной 1947 года его формально возглавлял Молотов, а послы были главными резидентами. — О.Ц) о возможности увеличения объема информации, поступающей от Берджеса. Посол ответил, что разведка не может учащать встречи, чтобы не подвергать его опасности. Тогда Молотов сказал, что не следует нарушать установленного порядка. За работу в период Лондонской сессии по указанию Молотова Берджес был отмечен премией в размере 200 ф. ст., М.Ф.Шишкин — 100 ф. ст. и два технических сотрудника резидентуры — по 50 ф. ст.
Приступив с 1 ноября 1948 года к работе в Дальневосточном отделе, Берджес продолжал поддерживать и развивать отношения с Макнилом и Уорнером, которые, по его словам, стали менее официальными и более дружескими по сравнению с прежними — сугубо служебными. Уже в конце ноября Берджес получил от Уорнера для ознакомления документы по Атлантическому блоку, успел отнести их в обеденный перерыв в институт к Бланту, который переснял их и передал пленку Коровину.
Через некоторое время Берджес ознакомился с работой Дальневосточного отдела Форин Офиса и был готов сообщить в Центр о своем новом положении. В записке от 22 декабря 1948 года он информировал Москву, что Дальневосточный отдел ведает отношениями с Китаем, Японией, Кореей, Филиппинами и разделен на два отделения: китайское и японское. Курирует отдел заместитель министра Билл Денинг, в ведении которого находится также Юго-восточный отдел. Берджес охарактеризовал Денинга как карьерного дипломата и одного из самых способных заместителей министра, создавшего себе репутацию на телеграммах о положении в Индонезии два-три года тому назад. Заведующего отделом Питера Скарлетта Берджес назвал «весьма заурядным человеком и типичным английским джентльменом», с которым он очень дружен и у которого бывает в его загородном доме. «Сказать что-либо о других сотрудниках не могу, — писал Берджес, — кроме того, что у меня установились с ними прекрасные личные отношения… не только благодаря моим способностям, но также благодаря той счастливой случайности, что почти все они, как и я, учились в Итоне… Такого рода вещи, — заметил Берджес, — имеют большое значение». «Исключение» и «интересный контраст» являл собой только помощник заведующего отделом Томми Томлинсон, которому, по словам Берджеса, «нравится слыть итонцем среди радикалов, а я ему нравлюсь как радикал серди итонцев».
Характеризуя функции отдела, Берджес сообщал, что он занимается повседневными вопросами отношений со странами Дальнего Востока и определяет политику в отношении этих стран. Сам он работал в китайском секторе. Оценивая свои возможности доступа к секретной информации, Берджес отмечал, что в Дальневосточном отделе они значительно шире, чем в отделе Макнила, но информации по вопросам общей политики Форин Офиса здесь меньше.
«Таким образом, — писал он, — объем моей информации будет сокращен, в то время как материалы по дальневосточному вопросу будут представляться в полном объеме, без каких-либо ограничений. Они охватывают и наработки МИ-5 и МИ-6. Сейчас я спешу на встречу и хочу лишь добавить, что считаю крайне важным сохранять и развивать личные связи, установившиеся с Макнилом, [Фредом] Уорнером, а в последнее время еще и с помощником личного секретаря Бевина — Уорнером. Поэтому
Дальнейшая практика в некоторой степени развеяла его пессимизм. Берджес сохранил доступ ко всей общей переписке Форин Офиса, за исключением документов с грифом «совершенно секретно».
Документы такой классификации поступали к нему только по Дальневосточному региону. Более того, значительное количество документов он передавал в подлиннике без последующего возвращения, так Как по правилам в ФО он должен был их уничтожать сам. На одной из встреч Коровин поблагодарил его за то, что большая часть информации представляет для советского руководства значительный интерес. Берджес отреагировал в свойственной ему манере, что создало весьма курьезную ситуацию. «Он тут же выдвинул идею передавать нам на каждой встрече еще большие пачки документов, чем он передавал до сих пор, — писал в своем отчете Коровин, — и просил купить для этой цели чемодан».?
Наступивший 1949 год был тревожным и несчастливым для Берджеса, хотя в своих несчастьях он был Виноват чаще всего сам. В начале февраля он и личный секретарь Макнила Фред Уорнер сильно напились в одном из лондонских клубов. Берджес попросил своего собутыльника достать еще вина. В ответ на это Уорнер поднял Берджеса на руки и в виде шутки бросил вниз по лестнице. Берджес рассек себе бровь и некоторое время провел в больнице. Эта история стала известна резидентуре от Филби, который в марте 1949 года наведался в Лондон из Турции. (Берджес и Блант были временно законсервированы после проверки Коровина и Бланта полицейскими 24 января 1949 года.) Ко времени встречи с Филби 1 марта 1949 года Берджес уже поправился и гостил у матери в Ирландии. Филби, однако, высказал опасение, что, если Берджес будет продолжать сильно пить, до такие случаи могут повториться и его уволят из Форин Офиса. Филби как в воду глядел, потому что на следующей встрече 7 марта он сообщил, что Берджес попал в автомобильную аварию в Ирландии и был задержан полицией, возможно в нетрезвом виде, и что мать скоро привезет его в Англию.
В ноябре 1949 года Берджес поехал в отпуск в Танжер, заручившись рекомендательными письмами лорда Моэма к представителю МИ-6 в Гибралтаре миссис Данлоп и представителю МИ-5 в Танжере Кеннету Миллу. Воспользовавшись рекомендациями, Берджес встретился с Миллом и Данлоп в Гибралтаре. В ходе беседы, проходившей за бутылкой вина, сначала возник спор о Фрейзере (имеется в виду историк социальной психологии Фрейзер. — О.Ц.), который перекинулся на отношение к режиму Франко и политику Англии в отношении Испании. Берджес был настроен резко против Франко, а его собеседники — за. Такое расхождение во взглядах привело к тому, что Берджес, по его словам, «проучил» Милла. На вопрос Коровина, в чем это выразилось, Берджес замялся, но из его путаных объяснений следовало, что он просто побил Милла. Из СИС в Форин Офис последовал донос на него, но ему в вину вменялось не рукоприкладство, а то, что он обращался к Миллу и Данлоп как к сотрудникам МИ-5 и МИ-6, раскрыв таким образом их принадлежность к секретным службам. Берджес выразил удивление по поводу этого обвинения, с невинным видом заметив, что никаких посторонних при этом не было.
В данном случае, однако, было важно формальное нарушение служебной этики, а не действительные обстоятельства происшедшего, так как СИС уже некоторое время «точила зуб» на Берджеса за его проделки. Блант рассказал Коровину, что однажды, еще до гибралтарской потасовки, Горонви Рис позвонил Берджесу и сказал, что в Англию из США приехал агент СИС Алекс Хальперн, юрист русского происхождения и секретарь Керенского. По словам Риса, у Хальперна были якобы очень интересные сведения, и Берджесу стоило бы с ним встретиться. Берджес пригласил Хальперна на ленч, «снял информацию» и тут же составил по ней доклад руководству Форин Офиса с указанием источника и припиской: «Я думаю, что спустя некоторое время вы получите подобный доклад по этому вопросу от СИС». СИС, естественно, пришла в ярость от такой выходки Берджеса, приведшей к раскрытию ее агента.
Все эти происшествия с Берджесом были совсем не кстати в свете надвигавшихся событий — разоблачения и ареста Клауса Фукса в январе 1950 года.
В деле Берджеса имеются любопытнейшие свидетельства того, что если не разоблачение, то во всяком случае арест или признание Фуксом своей вины можно было бы предотвратить. На встрече 10 февраля 1950 года, когда арест Фукса стал уже достоянием гласности, Берджес вдруг сказал Ю.И. Модину (АРКАДИЙ), что в конце сентября 1949 года накануне своего отъезда а США Филби сообщил ему о расшифровке англичанами телеграммы советской разведки, отправленной из Вашингтона в Москву во время войны. В телеграмме речь шла о ЧАРЛЬЗЕ (Клаусе Фуксе), и поэтому контрразведка заинтересовалась им. Филби сказал, что это стало известно ему буквально только что и он уже не сможет лично передать эти сведения Шишкину, который провел с ним последнюю встречу в Лондоне 21 сентября 1949 года. Даты телеграммы он не знает. Расшифровка ее стала возможна из-за того, что она была загаммирована той же гаммой, что и другая советская шифртелеграмма. Тем не менее, по словам Филби, американцы бились над ее расшифровкой несколько лет, но безуспешно, и передали ее англичанам, которые и расшифровали ее к моменту отъезда Филби в США.