КГБ в смокинге. Книга 1
Шрифт:
— Преследую, — кивнул Тополев. — С сытым человеком легче общаться.
— Через желудок путь лежит только к сердцу мужчины.
— А к сердцу женщины?
— Насколько я могу судить, вы уже благополучно миновали возраст отроческих поллюций, так что могли бы не задавать идиотские вопросы.
— С вами очень трудно разговаривать.
— Но нужно, да?
— Да.
— Хотите, облегчу вашу задачу?
— С вашим характером?
— Хотите или нет?
— Ну, допустим.
— Говорите
Впервые с начала разговора Тополев взглянул на меня с интересом.
— Вы говорите так, словно вам абсолютно нечего скрывать, — сказал он, плюхаясь в глубокое кресло.
— А что — есть?
— А вы как думаете?
— Я думаю, что у вас накопилась тьма вопросов ко мне. Я думаю, что ответы на эти вопросы имеют для вашей конторы очень большое значение. Я думаю, что вы боитесь мне поверить и осторожничаете, стараясь не сказать лишнего. Я думаю, что вы все, включая вашего утонченного шефа, буквально лопаетесь от любопытства, но проявить его, как обычные люди, не способны. Я думаю, что если бы у вас ввели почасовую оплату труда, советское государство разорилось бы еще до коллективизации…
— Оставим в покое мою контору… — Тополев раскрыл потрепанный блокнот и положил его на колени. — Кто из американцев непосредственно работал с вами после возвращения в Буэнос-Айрес?
— Юджин.
— Фамилия?
— Он был настолько бестактен, что назвал только имя.
— Опишите его.
— Ну… — я на секунду замялась, поскольку испытала довольно неприятное ощущение, словно Тополев попросил меня снять кофточку и продемонстрировать узоры на комбинации. — Лет тридцать — тридцать два, высокий, блондин… Глаза темные, порывистый. Прекрасно владеет русским…
— Этот? — Тополев протянул мне фотографию.
Осторожно, словно прямоугольник глянцевой бумаги был сделан из саксонского фарфора, я взяла снимок. На нем я увидела Юджина, но какого-то другого, постороннего: высокий мужчина с пышными усами, в длинном плаще и темных, на поллица, очках поднимался по трапу самолета, на оранжево-черном борту которого было написано «Lufthanza». Снимок был не очень четкий — его, наверно, сделали через иллюминатор в салоне другого самолета.
— Да, это он, — сказала я, возвращая Тополеву фотографию. — Только с усами.
— Где они вас держали?
— На какой-то вилле. Помню, что от «Плазы» это минут двадцать езды.
— Вы жили там одна?
— Нет, в соседней комнате постоянно находился человек.
— Имя?
— Вирджил.
— Охранник?
— Не только. Он приносил мне еду. Кроме
— Сколько допросов провел с вами Юджин?
— Я не считала. Он работал с утра до вечера, с короткими перерывами.
— Он угрожал вам?
— Нет.
— Вас проверяли на полиграфе?
— Да.
— Вы помните вопросы, которые вам задавали?
— Естественно, не все.
— Проверка проводилась непосредственно на вилле?
— Да. В одной из комнат.
— Там, где вас допрашивали?
— Нет, через дверь.
— Как выглядел оператор полиграфа?
— Я его не видела. Только слышала голос.
— Он спрашивал по-русски?
— Да.
— Без акцента?
— Нет, акцент был. Причем довольно сильный.
— Вы рассказали Юджину все, — Тополев не спрашивал, он уточнял.
— Все, что велел рассказать Габен.
— Вы уверены, что в точности выполнили его инструкции?
— В противном случае я бы не сидела перед вами.
— Как раз наоборот, — усмехнулся Тополев. — Если бы вы неукоснительно следовали инструкциям Габена, у вас практически не было шансов вернуться в Москву.
— Простите, я что-то не понимаю…
Все я прекрасно понимала. И он понимал, что я понимаю. И последний дурак понял бы. Я для них была большой аппетитной рыбиной, занесенной в Красную книгу и нежданно-негаданно попавшей в их лапы. Впустить меня в свой аквариум они боялись: а вдруг инфекция? Бросить обратно в море не хотели: такой улов! И поверить рыбе в том, что она сама честно приплыла в их мутную заводь, они тоже не могли: Заратустра не позволял. Юджин предупреждал меня о таком повороте. Да я и без него соображала, — не дура ведь окончательная! — что эти молодые люди и степенные дяди с Лубянки, эти рыцари тикласовских плащей и кинжалов, в сравнении с которыми заточки мытищинской шпаны выглядели дирижерскими палочками, эти воспитанники комсомола и партии, которые даже перед тем как трахнуть собственную жену, заглядывают на всякий случай под кровать, просто не способны поверить моей легенде. Они слишком давно и умело штамповали эти легенды сами, чтобы верить в такие же, но с клеймом «Made in USA».
— Скажите, Тополев…
— Если вас не затруднит, называйте меня Матвеем Ильичом…
Он очень нехорошо улыбнулся. Этот гэбэшник в хипповом прикиде не испытывал ко мне ровным счетом ничего: ни интереса мужчины, ни солидарности коллеги, ни сострадания ближнего. Он олицетворял собой одну только подозрительность, и нужно было быть колодой для разделки говядины, замороженной в 1956 году на случай ядерной войны, чтобы не почувствовать этого.
— Бога ради! Если хотите, могу обращаться «гражданин начальник».