КГБ в смокинге. Книга 1
Шрифт:
— Прошу, Валентина Васильевна, — тоном приказа произнесла она и кивнула на кровать. — Располагайтесь!
На всякий случай я решила не откликаться на это предложение и осталась в кресле.
— У нас мало времени! — нетерпеливо сказала старшая. — Велено же вам — располагайтесь!
Я молча подошла к кровати.
— Ложитесь!
— Зачем?
— Как зачем? — вскинула выщипанные бровки старшая. — Чтобы мы могли все сделать, вы должны лечь.
— А что вы собираетесь делать? — простодушно спросила я.
— Работать! — я отчетливо услышала восклицательный знак.
—
Шутка получилась вяловатой. «Девушки» и бровью не повели. Дальнейшее происходило с той же стремительностью: меня повалили на кровать, накрыли по шею простыней, приказали закрыть глаза, чья-то рука, жесткая, как доска для разделки рыбы, стянула резинкой мои волосы, после чего насильницы сгрудились над моей головой и стали обмениваться совершенно идиотскими репликами, из которых я ничего не поняла:
— Штыречек влево и все дела…
— А подпорочка?..
— Какая к ебени матери подпорочка?! У ней же излучина на все ебло…
— Но так выйдет сяво…
— Зато стремно…
— А ежели квиточек вниз?..
— И что будет с седлом?..
Слушая весь этот бред, я вдруг вспомнила кое-что из далекого детства. Когда я училась в шестом классе, мама волоком потащила меня к дантисту. Три дня я терпела жесточайшую зубную боль, но не признавалась, боясь инквизиторского кресла с хромированными ручками. Наконец, когда анальгин перестал действовать и к ощущению непереносимой боли прибавилась тошнота, я капитулировала и буквально через час оказалась в кабинете какого-то мытищинского частника с русской фамилией и еврейской манерой произносить любую фразу на вопросительный лад. Он залез мне в рот двумя толстыми пальцами, что-то потрогал, что-то пошатал, после чего повернулся к ассистентке и сказал:
— Наверно, это-таки восьмерка?
— Наверно, — согласилась ассистентка.
— И как будем подходить?
— Зацепчиком?
— Зацепчиком? А если разминемся?
— Тогда лопаточкой.
— Лопаточкой? Ну конечно, лопаточкой! — обрадовался дантист и погладил меня по голове. — А ты чего притихла, девочка?
— Боюсь, — честно призналась я. — О чем это вы тут говорите? О какой еще лопаточке?
— Да вот она, смотри, — врач чуть не проткнул мой левый глаз стальной хромированной полоской с легким утолщением на конце. — Посмотри: ни одного острого края, ни одного крючка, ни одной иголки. Это будет совсем не больно, а?..
И действительно, вначале было совсем не больно. Он вложил лопаточку мне в рот, приставил ее к больному зубу и спросил:
— Ну что, больно?
— Нне-е-т, — неуверенно промычала я.
— Вот видишь, — удовлетворенно хмыкнул дантист и хитро подмигнул кому-то за моей спиной. И сразу же на тот конец лопаточки, который торчал из моего рта, обрушился страшный удар деревянного молотка, после которого я моментально отключилась. Потом уже мама рассказала мне, что зуб выбили с четвертого удара…
То, что разыгрывалось над моей головой, явно было одним из ответвлений дебюта «лопаточка». Правда, заметив, что среди технических средств этого диковинного промысла нет
Когда деловые переговоры над моим телом закончились, девушки приступили к работе. Они мяли мое лицо, как добросовестные хозяйки — дрожжевое тесто, наносили на него какие-то липучие, хоть и приятно пахнувшие составы, потом взялись за кисточки и начали что-то рисовать у меня на лбу, затем все стерли и принялись за работу с удвоенной энергией… Короче, к концу этой беспрецедентной косметической экзекуции единственное, что раздражало меня по-настоящему, было отсутствие зеркала.
Затем крепкие, натренированные руки воспитанниц тяжелоатлетической секции «Динамо» подняли меня с постели, куда-то повели и усадили на жесткий стул.
— Можете открыть глаза, — разрешила старшая.
Первое, что я увидела в зеркале, была еще одна, четвертая женщина, которая, видимо, подоспела на подмогу к своим подружкам, пока я лежала с сомкнутыми веждами. Это было малосимпатичное создание неопределенного возраста с двумя глубокими продольными морщинами на лбу и дряблой кожей под глазами. «Должно быть, запойная алкоголичка или почечная больная», — подумала я отвлеченно. Женщина смотрела на меня в упор с выражением естественного любопытства. В какой-то момент мне показалось, что я ее когда-то уже встречала, через секунду я поняла, что у этой женщины моя стрижка, а еще через мгновение у меня потемнело в глазах — я увидела деревянную раму зеркала и поняла, ЧТО они со мной сделали.
«Мама, это я!..»
15
Амстердам. Международный аэропорт Схипхол
Ночь с 28 на 29 декабря 1977 года
Юджин пересек тускло освещенную улицу, отделявшую отель «Амстел» от гранитного парапета набережной, и побрел в сторону бензоколонки. Дойдя до первой телефонной будки, он оглянулся.
Улица была совершенно пустынной.
Он вошел в тесную кабинку, плотно закрыл дверь и короткими тычками набрал номер.
— Хэлло? — голос был женский, томный, но на редкость бодрый для часа ночи.
— Я хотел бы заказать машину, — сказал Юджин по-английски.
— Какую именно?
— «Пежо-505».
— На какой срок?
— На два дня.
— У вас кредитная карточка или наличные?
— Я расплачусь чеком, если не возражаете.
— На чье имя заказывается машина?
— На имя господина Крукса.
— Заказ принят, сэр…
Через полтора часа Юджин уже входил во внутренний терминал аэропорта. Он поднялся по эскалатору на второй этаж, толкнул зеркальную дверь бара, вошел в узкое, как дорожка в кегельбане, помещение и, не снимая плаща, сел на высокий табурет.
— Джин, — сказал он высокому чернокожему бармену.
— С тоником, сэр?
— С лимоном.
— Сегодня угощаете вы, — раздался за спиной голос Мишина.
— Почему я? — Юджин повернулся вместе с круглым сиденьем табурета в сторону Витяни. — День Благодарения уже прошел.