КГБ в смокинге. Книга 1
Шрифт:
В точности следуя инструкциям Тополева, я уже через несколько минут оказалась на другой стороне улицы. Когда я села рядом с Матвеем, он завел машину, скосил глаз на мое преобразившееся лицо, издал какой-то нечленораздельный звук и дал газ.
Я не без удовольствия смотрела на себя в боковое зеркальце, еще не веря до конца, что освободилась от ущербной маски спившейся проститутки, сосланной за аморальное поведение на подземные работы в «Мосметрострой».
— Чему улыбаемся, Валентина Васильевна? — не отрывая глаз от дороги, поинтересовался Тополев.
— Не Валентина Васильевна,
— Ириной Михайловной вы были до Барселоны. Сейчас можете привыкать к прежнему имени. Кстати, вот ваш паспорт, — Тополев протянул мне темно-вишневую книжицу.
— Матвей Ильич, куда мы едем? — я постаралась придать своему голосу максимальное дружелюбие, хотя и чувствовала, что у меня это выходит неважно.
— В отель, — коротко ответил он.
— Может, заодно сообщите, кто я сейчас? Председатель колхоза? Директор коневодческой фермы? Секретарь комитета брошенных женщин?.. А то я поспала немного в самолете — может, произошло что-то за это время?..
— Вы — это вы, Валентина Мальцева, сотрудница молодежной газеты.
— Но меня же вроде в Амстердам отправляли, к Ван Гогу. А тут — сплошной Веласкес. Непорядок, Матвей Ильич! Юрий Владимирович будет оч-чень недоволен.
— Мальцева, не действуйте мне на нервы!
— Тогда ответьте, почему мы здесь!
— Я вам уже все рассказал в Москве.
— А редактор мой что в самолете делал?
— А вы сами не поняли?
— А что я должна была понять?
— Вы же не верите в случайности.
— Я и не говорю, что это случайность. Я спрашиваю, с какой целью вы устроили нам рандеву в самолете?
— Просто так. Он вам мешал?
— А вы что, решили использовать и его тоже?
— Думаете, он для этого не годится?
— Для чего?
— Для использования! — в голосе Матвея отчетливо проступили презрительные интонации. Таким тоном руководители предприятий говорят об окончательно спившихся людях. — Это же ваша терминология, Валентина Васильевна.
— Интересно, Тополев, доживу ли я до той благословенной минуты, когда увижу, как используют тебя? — не удержалась я.
— Вряд ли.
— Не зарекайся, урод! — внешне я была совершенно спокойна, только руки слегка дрожали от возбуждения. — Каждый шаг твоей поганой работы — это подбрасывание наудачу одного из тех самых тридцати сребреников. И всякий раз ты трепещешь от страха, что выпадет не орел, а решка. Это ты передо мной, женщиной, можешь строить из себя главного героя. А по сути ты еще более жалок и мерзок, чем тот, на кого охотишься. Хотя раньше мне казалось, что хуже не бывает. Бывает, Тополев. Мишин, хоть и подонок, но мужик. Крутой, сильный зверь. А ты — насекомое!
— Заткнитесь!
— Тополев, скажи, что мешает мне немедленно рвануть вот эту рукоятку ручного тормоза, а затем выйти из машины и направиться прямиком в советское посольство?
— Три вещи… — он покосился на меня и брезгливо поджал губы. — Во-первых, рукоятка, на которую вы указали, — вовсе не ручной тормоз, а выемка для крепления ремня безопасности. Во-вторых, в Барселоне нет советского посольства. Только консульство, куда вас, кстати, на порог не пустят без моего специального распоряжения. Ну и в-третьих: любое ваше
— А что означает в лексиконе КГБ фраза «соответственно реагировать»?
— Весьма широкий спектр методов усмирения идиоток и неврастеничек — от затрещины до пули.
— Лихо, ничего не скажешь! Еще и орден дадут?
— За такую, как ты, Мальцева, — в лучшем случае медаль… — Тополев впервые сорвался по-настоящему, перейдя со мной на «ты».
— Вы что-то сегодня очень откровенны.
— Мы за кордоном, а не на даче.
— Поняла! Бдительность — прежде всего!
— Вот-вот… — Тополев притормозил у трехэтажного кирпичного здания с выгоревшей вывеской «Hotel La Gloria». — И на будущее, Мальцева: мне не нравится ваше настроение. Не расслабляйтесь. Не забывайте о своей голове и о своей матери. В случае чего пострадают и та, и другая. Серьезно пострадают. Непоправимо. Я достаточно ясно выражаюсь?
При упоминании мамы я моментально присмирела.
— Да.
— Хорошо. В этом отеле вы проведете остаток дня и ночь. Завтра мы вылетаем в Амстердам. Сейчас предъявите портье свой паспорт, номер для вас зарезервирован. Получите ключ и подниметесь к себе. Никуда не выходить. Вы поняли меня, Мальцева? Ни-ку-да! Повторяю, Валентина Васильевна: никаких фокусов и импровизаций. Это Барселона, а не Буэнос-Айрес, здесь у вас не будет возможности резвиться.
— А погулять нельзя?
— Нет.
— А если я захочу есть?
— Закажете обед в номер.
— На какие шиши?
— Ах да… — Тополев протянул мне изящную сумочку. — Здесь ваши личные вещи: косметика, зажигалка, платки и прочее. В кошельке — пятьсот долларов мелкими купюрами, чтобы вам не вздумалось искать разменный пункт. Думаю, на обед вам хватит. До скорого, Валентина Васильевна…
Он дождался, пока я войду через резные двери с позолоченными ручками, и только потом тронул «вольво» с места…
19
Барселона. Отель «Глориа»
29 декабря 1977 года
«Интересно все-таки, — думала я, оглядывая свой совершенно убийственный „люкс“, весь выдержанный в ярко-зеленых тонах и состоявший из гостиной, спальни и огромной ванной, — неужели есть женщины, которые могут пользоваться подобной роскошью не на деньги спецслужб, а просто так, в виде короткого отдыха после утомительного месяца работы? Кроме кинозвезд, естественно, любовниц миллионеров и супруг членов и кандидатов в члены Политбюро? Ведь это же вопиющая несправедливость: женщина может родиться, вырасти, получить аттестат и диплом, выйти замуж, чуть не загнуться при родах, мучиться с детьми, горбатиться до пенсии в каком-нибудь НИИ или п/я — и даже не догадываться, что, помимо Домов колхозника, гостиниц ВДНХ, колготок в „Детском мире“ и очередей за перемороженными суповыми наборами, существует настоящий, никем не выдуманный земной рай, где такая гражданка вполне могла бы почувствовать себя не только членом профсоюза, лидером социалистического соревнования или, в лучшем случае, счастливой обладательницей однокомнатной секции в новом жилом массиве Сыктывкара, а — женщиной…»