КГБ. Председатели органов госбезопасности. Рассекреченные судьбы
Шрифт:
Японцы попали в плен и к англо-американцам, которые сражались с императорской армией четыре года, но после подписания акта о капитуляции Японии их стали возвращать домой. К концу 1947-го вернулись все. Кроме тех, кто оказался в Сибири.
О том же, что ожидало их у нас, можно судить по судьбе одного из них, военнопленного Сигэо Янагавы.
10 декабря 1948 года в пять часов вечера с ним произошел несчастный случай: его завалило землей. Когда Янагаву откопали, он был без сознания.
В истории болезни № 143 лагерный врач записал диагноз: ушиб грудной клетки. Через
Операция не помогла. Пролежав в госпитале месяц, 13 января бывший старший ефрейтор умер.
15 января, как следует из его личного дела, произведено «вскрытие трупа японца Янагава Сигэо, поступившего из 117 лагпункта». Претензий к хирургам не было.
16 января инспектор по учету кадров филиала госпиталя № 1339, заместитель начальника филиала по охране и режиму и начальник; службы материального обеспечения составили акт: «Труп Сигэо Янагава захоронен в квадрате № 1, могила № 4. На могиле поставлен опознавательный знак — столбик с дощечкой, надпись на табличке нанесена несмываемой краской».
В инструкции к банке с краской эта маслянистая жидкость действительно именовалась «несмываемой», но мокрый снег и дождь быстро смыли с лица земли последнее упоминание о крестьянском сыне из далекой Японии.
Впрочем, и стандартный столбик, установленный привычными к смертям руками бойца госпитальной похоронной команды, возвышался недолго. Таким образом, родители Сигэо Янагавы навсегда лишились возможности узнать не только когда и при каких обстоятельствах умер их сын, но и найти его могилу.
Таких могил в Сибири и на Дальнем Востоке более 60 тысяч. В 1959 году советские власти передали японскому правительству данные только о 4 тысячах погибших пленных, хотя известна судьба каждого из шестидесяти с лишним тысяч: на всех, без единого исключения, были заведены личные дела, хранившиеся в Главном управлении по делам военнопленных и интернированных министерства внутренних дел.
Сигэо Янагава родился в деревне, не окончил школы, работал, в 1945 году был призван на военную службу. Попал в Квантунскую армию, где служил писарем в отдельном батальоне связи…
Допрашивавший его старший инспектор лагерного управления лейтенант Буров не затруднился со словесным портретом: рост 165 сантиметров, волосы черные, глаза карие, нос приплюснут, лицо широкое, типично японское…
Янагава был одним из многих молодых японцев, которые в августовские дни 1945-го стали военнопленными. Батальонный писарь, он не принадлежал к числу военных преступников, которых победители решили примерно наказать. Почему же и он, и еще шестьдесят тысяч японцев не вернулись домой сразу после капитуляции Японии?
Документы, в которых зафиксирована точка зрения Сталина и его ближайшего окружения на этот счет, неизвестны. Можно предположить, что Сталин считал пленных своего рода заложниками — козырной картой при подготовке мирного договора с Японией. Или в самом деле боялся, что американцы их вновь вооружат и двинут против Советского Союза?
Пленных использовали на тяжелых
В течение первых трех месяцев 1946 года заместитель начальника Главного управления по делам военнопленных и интернированных МВД СССР генерал-лейтенант Петров совершил большую поездку по лагерям Сибири и Дальнего Востока. Какую картину он нарисовал в своем многостраничном отчете?
Военнопленных доставляли практически на голое место. Власти решили, что лагерники сами построят себе жилье, но не дали им ни средств, ни материалов. Военнопленных оставили на зиму в шалашах, палатках и не приспособленных для жилья бараках. Из-за отсутствия железнодорожного и автомобильного транспорта пленных гнали из Маньчжурии и Кореи пешком. После двух-тысячекилометрового тяжелейшего перехода ставили на работу в шахты или вели на лесоповал.
Первая зима была самой тяжелой. При отсутствии теплой одежды, при непригодности летнего японского обмундирования и неприспособленности самих японцев к таким холодам многие заболевали и умирали. Госпитали еще только разворачивались, больные попадали к врачам не тогда, когда заболевали, а когда освобождалась койка.
Те, кто имел дело с пленными японцами, запомнили прежде всего их работоспособность и дисциплинированность. Если политработники-воспитатели пытались вбить клин между японскими солдатами и офицерами, то хозяйственники, напротив, охотно пользовались привычкой японского солдата подчиняться старшему. Но труд военнопленных не был эффективным. Секретные подсчеты экономистов свидетельствуют: лагеря были нерентабельными. Разоренному войной Советскому Союзу было просто не по карману содержать в плену столько японцев.
Лагеря для пленных не входили в состав ГУЛАГа. Относились к японцам, как и к пленным немцам, итальянцам и другим, значительно лучше, чем к советским заключенным.
В отличие от коллег из ГУЛАГа, сотрудники Главного управления по делам военнопленных специально своих узников не морили. Другое дело, что жизненные стандарты в Советском Союзе были настолько низки, что лагерники погибали от тяжелой работы, холода, недоедания. Да и самого понятия «ценность человеческой жизни» не существовало.
Тем не менее в приказе министра внутренних дел СССР Сергея Круглова о мерах по предупреждению побегов специально говорилось: «Применение оружия по военнопленным при всех обстоятельствах есть крайняя мера, и к ней следует прибегать, когда все остальные меры воздействия оказались безрезультатными. Во всех случаях применения оружия производить специальное расследование правильности и необходимости его применения».
Нормы питания бесконечно дифференцировались — это была школа ГУЛАГа: действовать на лагерников через желудок. Рядовые, офицеры, генералы, дистрофики и больные, слушатели антифашистских школ, отказавшиеся от работы и находящиеся под следствием — каждый получал свою норму в зависимости от того, к какой группе военнопленных его относили. В 1948 году таких норм было десять.