КГБ. Председатели органов госбезопасности. Рассекреченные судьбы
Шрифт:
Политическая разведка в нашей стране, и когда она входила в состав КГБ, и когда стала уже самостоятельной, всегда подчинялась главе государства — генеральному секретарю или президенту.
Военная разведка всегда была ведомственной, при министерстве обороны, за исключением короткого периода после Второй мировой войны, когда Сталин приказал объединить в Комитете информации все разведывательные органы страны.
В военной разведке тоже были предатели и перебежчики, которые, оказавшись на Западе, рассказали о том, что происходит в этом
Политическая разведка, говорили мне бывшие офицеры Первого главного управления КГБ, всегда ощущала себя на полголовы выше военной:
— Но неприязни к военным соседям мы не испытывали. Отношения были деловые, товарищеские. Конечно, возникали соперничество, конкуренция. Все хотели первыми доложить начальству в ЦК КПСС важную информацию. А шефы на Старой площади, когда возникали споры между двумя разведывательными службами, обычно брали сторону Лубянки. Так, мы получали от ГРУ любых агентов, в которых были заинтересованы.
Виталий Геннадьевич Чернявский, бывший начальник 4-го отдела внешней разведки КГБ СССР, вспоминает:
— Я, например, работал с несколькими первоклассными агентами, которых мы получили от военных соседей.
— Военные пытались протестовать?
— Такого не припомню. Нужно учитывать, что с самого начала военная разведка контролировалась политической. После войны контроль, пожалуй, смягчился, но за госбезопасностью все равно оставалась роль контролера. Тем более, что контрразведывательное обеспечение ГРУ и других органов военной разведки всегда оставалось в руках госбезопасности…
С 20-х годов начальник военной разведки назначался только с согласия Лубянки. В разведку не брали без проверки в органах госбезопасности. Перед отправкой в зарубежную командировку военного разведчика проверяли еще раз.
Генерал-майор Виталий Никольский, бывший резидент военной разведки в Швеции, рассказывал мне:
— КГБ — часть всемогущего аппарата, который подозревает всех и вся, а мы те, кого они вправе подозревать. Вот так обстояли дела. Трагедия нашей службы состояла в том, что все побывавшие за рубежом автоматически попадали под подозрение, и, следовательно, ими начинала интересоваться госбезопасность.
Внутри военной разведки находились уполномоченные наркомата внутренних дел. Они иногда выступали у нас на собраниях, говорили о необходимости усилить бдительность, соблюдать конспирацию. Один из них, — вспоминает Никольский, — как-то пригласил меня на конспиративную квартиру неподалеку от Новодевичьего монастыря. После обеда и небольшой выпивки он мне и говорит:
— Поступай к нам на службу, не пожалеешь.
Я говорю:
— Да я и так уже в разведке работаю.
Он стал хитрить:
— У нас другая служба, нужно выявлять внутренних врагов. Словом, вербовал меня в осведомители, но я сумел открутиться..
— А после войны институт уполномоченных сохранился? — спросил я Никольского.
— Люди из КГБ остались.
— Офицеры военной разведки между собой осуждали действия «соседей»?
— Мы считали, что это в порядке вещей.
— Военные разведчики такие же проверенные люди, как и сотрудники госбезопасности, но вам почему-то все равно не доверяли. Вас это не раздражало?
— Вызывало, скажем так, легкую неприязнь. Кому же приятно знать, что на него доносы строчат? Но на практике все зависело от конкретного человека, а среди низовых работников во все годы немало было порядочных людей. Жандармской сволочи было не так много. Я всегда исходил из того, что у контрразведчиков есть свои задачи.
— Подозрительность контрразведки не была напрасной?
— К сожалению, известно немало случаев, когда офицеры военной контрразведки бежали на Запад. В Австрии, когда я там служил, американцы завербовали офицера Попова. Но разоблачили его уже позже, когда он вернулся из загранкомандировки и успешно работал в центральном аппарате ГРУ.
— У ГРУ было больше или меньше провалов, чем у КГБ?
— Неприятная особенность нашей службы состоит еще и в том, что собственные промахи у нас стараются преуменьшить, а заслуги преувеличить. Мне кажется, что у КГБ провалов и побегов было больше. Но у них и аппарат значительно больше, чем у военной разведки.
— В роли резидента военной разведки вы с «соседями» ладили?
— Я прежде всего старался не давать в обиду мой коллектив. Ведь разведка КГБ норовила «раздеть» военных — отобрать агентуру и выдать наши достижения за свои. Это у нас часто случалось: «соседи» умели кусок из-под носа урвать.
— Как это происходило?
— Резидентуры КГБ и ГРУ сотрудничали. Например, я работаю долгое время с каким-то ценным для нас человеком, у нас установились человеческие отношения, чувствую: он готов к вербовке. Но прежде чем оформить отношения, я шел к «соседям». На всякий случай надо удостовериться, что он не состоит в их картотеке. Прихожу к резиденту внешней разведки КГБ, а он делает удивленные глаза и заявляет: «Да мы с этим человеком два года работаем!»
А я вижу, что «сосед» просто блефует. Ему захотелось самому завербовать этого человека, тем более что подготовительная работа вся проделана. Такие замашки — перехватить, забрать себе — вызывали озлобление.
— Соперничество заканчивалось не в вашу пользу?
— Чаще всего КГБ своего добивался. Мы были в неравноправном положении. Они были первыми докладчиками у начальства. Так с самого начала пошло: военные разведчики получали задания и отчитывались не только у себя в управлении, но и в политической разведке. После войны эту практику пытались изменить. В Комитете информации при Совете министров мы были на равных правах, но просуществовал комитет недолго. Нас опять развели по разным ведомствам. А руководители ГРУ сами ставили себя в подчиненное положение.