КГБ. Председатели органов госбезопасности. Рассекреченные судьбы
Шрифт:
29 ноября 1938 года на заседании военного совета при наркоме обороны Климент Ефремович Ворошилов подвел итоги кампании репрессий в Красной армии: «Достаточно сказать, что за все время мы вычистили больше четырех десятков тысяч человек. Это цифра внушительная. Но именно потому, что мы так безжалостно расправлялись, мы можем теперь с уверенностью сказать, что наши ряды крепки и что РККА сейчас имеет свой до конца преданный командный и политический состав».
На самом деле репрессии в армии продолжались. Последних крупных командиров расстреляли осенью 1941-го, когда немецкие войска уже подошли
Доктор исторических наук Вадим Захарович Роговин пишет, что поначалу Ворошилов щадил тех, кого знал, и не давал согласия на их арест. А после процесса Тухачевского нарком уже без возражений подписывал списки и приказывал арестовать того или иного офицера.
Ворошилов записывал: противясь увольнению из армии или аресту отдельных командиров, «можно попасть в неприятную историю: отстаиваешь, а он оказывается доподлинным врагом, фашистом».
Командиры Красной армии обращались за помощью прежде всего к Ворошилову. Писали родственники арестованных командиров. Иногда они сами — из тюрем и лагерей. Некоторым удавалось сообщить, что их подвергают пыткам, они напоминали о совместной службе, просили помочь, выручить из беды.
После ареста всех своих заместителей, многих высших командиров, Ворошилов понял, какой ущерб нанесен армии.
Он записал для себя: «Авторитет армии в стране поколеблен… Это означает, что методы нашей работы, вся система управления армией, работа моя как наркома потерпели сокрушительный крах».
Никита Сергеевич Хрущев вспоминал, что во время финской войны Сталин во всех неудачах обвинял Ворошилова: «Один раз Сталин во время нашего пребывания на его ближней даче в пылу гнева остро критиковал Ворошилова. Тот тоже вскипел, покраснел и в ответ на критику Сталина бросил ему: „Ты виноват в этом. Ты истребил военные кадры“».
Впоследствии Ворошилов словно вычеркнул из памяти свое участие в репрессиях. На пленуме ЦК в 1957 году он зло сказал Кагановичу, когда тот пытался напомнить, что все члены политбюро подписали постановление о применении пыток: «Я никогда такого документа не только не подписывал, но заявляю, что, если бы что-нибудь подобное мне предложили, я бы в физиономию плюнул. Меня били по {царским} тюрьмам, требуя признаний, как же я мог такого рода документ подписать?»
Забыл, потому что страстно хотел забыть. По прошествии лет сам не верил, что мог принять в этом участие.
Зять Хрущева, известный журналист Алексей Иванович Аджубей, вспоминал: «Летом 1958-го или 1959-го на дачу в Крыму, где отдыхал Хрущев, приехал Ворошилов. Он выпил горилки с перцем, лицо его побагровело. Он положил руку на плечо Хрущеву, склонил к нему голову и жалостливым, просительным тоном сказал: „Никита, не надо больше крови…“»
Каждая заграничная операция была трудным и дорогостоящим делом. Но средств не жалели. В связи с одним из таких убийств, совершенных по приказу наркома Ежова, называются имя поэтессы Марины Цветаевой и ее мужа Сергея Эфрона.
Любовь Марины Цветаевой к мужу была бесконечна. Она уехала за ним из ленинской России в 1922 году, чтобы разделить горький
Сергей и Марина встретились совсем юными и сразу полюбили друг друга. Сын известной левой террористки, Сергей Эфрон рано ощутил отчуждение, отверженность от общества — чувство, которое будет сопровождать его всю жизнь. Окружающим он всегда будет казаться «чужим». Рядом с ним останется очень мало «своих».
Сам Эфрон вспоминал, что «еще в семь лет прятал бомбу в штанах». В 1910 году его мать повесилась в Париже на одном крюке со своим младшим сыном — братом Сергея. Мог ли он предположить, что таким же образом через тридцать один год уйдет из жизни и его обожаемая жена Марина Цветаева?
Когда началась Первая мировая война, Эфрон оставил университет и поехал на фронт с санитарным поездом, потом поступил в военное училище. После большевистской революции в ноябре 1917 года он присоединился к Белой армии и вынужден был бежать из России в 1920-м.
Во время Гражданской войны Марина и Сергей потеряли друг друга. Цветаева ничего не знала о муже. Окружающие скрывали от нее слух о том, что белого офицера Эфрона красные расстреляли в Крыму.
В 1920 году в голодной Москве детей нечем было кормить. Старшая — Ариадна — была тяжело больна. Марина устроила дочерей в приют, опекаемый Красной армией. Для этого ей пришлось написать заявление о том, что дети не ее, а беженцев, и она нашла их у себя в квартире.
Старшую спасли, младшая — трехлетняя Ирина — умерла от голода. «Спасти обеих я не могла — нечем было кормить, — расскажет потом Марина сестре. — Я выбрала старшую, более сильную, чтобы помочь ей выжить».
В 1922 году Марина узнала: Сергей Эфрон жив! Он в Чехословакии, учится в университете. Она немедленно решила ехать к нему. С трудом получила разрешение уехать — в 1922 году из Советской России еще выпускали.
В 1925 году семья перебралась в Париж. Во Франции ее поэзия имеет большой успех. Эфрон, напротив, не может найти себя. В эмиграции таким, как он, стало казаться, что они совершили роковую ошибку, выступив против новой власти в России, — ведь служение Родине превыше всего.
Сергей Эфрон присоединился к евразийцам, выступавшим против слепого подражания Западу, за особый путь России, который соединил бы все лучшее, что можно взять и у Европы, и у Азии.
Евразийцы распались на три группы, одна из них, возглавляемая князем Святополк-Мирским, признала большевистскую революцию и стремилась к возвращению в Россию. Князь преподавал русскую литературу в Лондонском университете, вступил в Коммунистическую партию Великобритании и вернулся в Россию в 1932-м. В 1937 году как «иностранный шпион» он был осужден и погиб в одном из сталинских лагерей.
В Париже Сергей Эфрон вступил в Союз возвращения на Родину. Этот союз, опекаемый советским посольством, был создан в 1924 году (в 1937-м переименован в Союз друзей Советской Родины). Полагают, что в этой среде у Эфрона и завязались отношения с агентами НКВД. Более того, его считают причастным к убийству пытавшегося укрыться на Западе советского разведчика Игнатия Порецкого, более известного под фамилией Рейсе.