КГБ
Шрифт:
Райка и еще четверых приговорили к смертной казни. Советники из МГБ, как и сотрудники АВО, прекрасно знали, что большинство доказательств, использованных для разыгрывания нравоучительного спектакля, были сфабрикованы. МГБ действительно проинструктировало АВО, как отрепетировать с обвиняемыми поведение на суде, чтобы все звучало правдоподобно. Большинство офицеров МГБ, однако, не сомневались, что между Тито и ЦРУ действительно существовал заговор, и всеми силами старались максимально использовать предоставившуюся возможность для его разоблачения. Один из советников МГБ на суде Валерий Александрович Кротов, который присутствовал также на казни Райка, позже работал с Гордиевским в Управлении S (нелегалы) Первого главного управления. Суд, сказал он Гордиевскому, был необходим с политической точки зрения. Больше всего ему запомнились слова Райка перед казнью: «Да здравствует коммунизм!».
Разоблачения других венгерских агентов вымышленного заговора продолжались вплоть до смерти Сталина. Янош Кадар, ставший после Райка министром внутренних дел, также
МГБ инспирировало выявление подрывной активности, организованной Тито и разведками западных стран на территориях стран-союзниц и даже в компартиях Запада. Наиболее важным из этих состряпанных судов после суда над Райком был тот, что состоялся в Праге. На встрече в Будапеште накануне суда над Райком, Белкин и Ракоши вдвоем оказали давление на Карела Шваба, заместителя министра внутренних дел Чехословакии и начальника службы безопасности, чтобы тот немедленно начал аресты и допросы. Через неделю президент Готвальд и Рудольф Сланский, Генеральный секретарь Компартии Чехословакии, попросили МГБ прислать своих советников, имеющих опыт по делу Райка, для ведения допросов. Вскоре в Прагу из Будапешта прибыли Лихачев и Макаров. Последовало то, что позднее было названо комиссией по расследованию во время пражской весны 1968 года «повальным увлечением охотой на „чехословацкого Райка“. Лихачев и Макаров обвинили чешскую службу безопасности в слабости, нерешительности и „мягкости“ по отношению к классовому врагу. Сланский ответил тем, что объявил о создании нового отдела по безопасности, не зависимого от Министерства внутренних дел, „для расследования действий против партии и политических провокаций“. Сначала создалось впечатление, что наиболее вероятным „чехословацким Райком“ станет министр иностранных дел Словакии Владимир Клементис, который был смещен со своего поста в марте 1950 года. Весной прошла кампания охаивания прочих „буржуазных националистов“ (среди них был будущий руководитель партии и президент страны Густав Гусак), и казалось, что вот-вот состоится показательный судебный процесс. А летом 1950 года Лихачев и Макаров уступили место новым советникам МГБ, во главе которых стоял Владимир Боярский. Охота на ведьм под руководством МГБ приняла новое направление. Теперь удар был направлен против сионизма, а не титоизма, так как первый рассматривался в качестве основного орудия в подрывных планах западных разведок.
Начало антисемитской охоты на ведьм, хорошо замаскированное как кампания по защите от подрывных действий сионистов, отражало резкое изменение в политике советского руководства в отношении Израиля. Когда в 1947 году ООН рассматривала план разделения Палестины и создания еврейского государства, Советский Союз поддержал его. «Это решение, — говорил Андрей Громыко, обращаясь к Генеральной Ассамблее, — отвечает законным требованиям еврейской нации, сотни тысяч представителей которой до сих пор не имеют ни земли, ни дома.» Создание государства Израиль рассматривалось в Москве как удар по британскому империализму на Ближнем Востоке, который был нанесен силами прогрессивных евреев из России и Польши. А нападения на сионистов со стороны арабов рассматривались как отчаянная попытка реакционных феодальных правителей противостоять созданию нового прогрессивного государства. Поддержка советской дипломатии, а также оружие, поставлявшееся с благословения Советского Союза из Чехословакии сионистам во время войны с арабами, имели решающее значение в создании Израиля. В мае 1948 года СССР стал первым, кто признал это новое государство юридически. Кремль рассчитывал на благодарность сионистов за такую быструю поддержку и за решающую роль, которую Красная Армия сыграла в разгроме Гитлера. Советское руководство считало, что Израиль станет во главе антиимпериалистической революции на Ближнем Востоке и поможет СССР закрепиться в Средиземном море. Партия Мапам заявила, что является «неотъемлемой частью мирового революционного лагеря, возглавляемого СССР».
В конце 1947 года полковник Андрей Михайлович Отращенко, который возглавлял Управление КИ по Ближнему и Дальнему Востоку (а позднее — Первое главное управление), созвал оперативное совещание, на котором объявил, что Сталин лично приказал КИ обеспечить надежность союза Израиля и СССР.
Эмиграция русских евреев в Израиль открывала прекрасную возможность засылать советских шпионов для работы как в Израиле, так и в стране — «основном противнике» и других западных объектах. Начальник управления нелегальных агентов в КИ (позднее в ПГУ), высокий, атлетически сложенный полковник Александр Михайлович Коротков, известный всем как «Саша», был женат на еврейке. Он отвечал за подбор и подготовку эмигрантов, которые ехали в Израиль советскими нелегальными агентами. Главный его помощник подполковник Владимир Вертипорох, более известный как «дядя Володя», в 1948 году был назначен первым резидентом КИ МГБ в Израиле. Вместе с Коротковым они были награждены
К 1950 году появились две причины, изменившие советскую политику в отношении Израиля на противоположную. Первая состояла в энтузиазме русских евреев при создании нового государства. Когда Голда Меир и члены израильского дипломатического представительства в Москве посетили московскую синагогу на Рош Гашану, еврейский Новый год, 4 октября 1948 года, их окружила толпа в тридцать тысяч евреев.
Еврейский антифашистский комитет, созданный в годы войны для того, чтобы мобилизовать еврейские силы на борьбу с фашизмом, получил приказ скандировать «Нет! Никогда и ни при каких обстоятельствах не поменяют советские евреи свою социалистическую Родину на другую». Митинг быстро разогнали. По словам Хрущева, руководителя комитета Соломона Михайловича Михоэлса агенты МГБ толкнули под колеса грузовика. Он погиб. Зимой 1948—49 года, в Москве и других городах были закрыты еврейские государственные театры, а писатели, работавшие на идиш, практически все были арестованы. Даже жена Молотова, Жемчужина, была арестована и попала в ссылку в 1949 году. По словам Хрущева, Сталин «взорвался», когда Молотов воздержался во время голосования по вопросу о выводе своей жены из состава аппарата Центрального Комитета. И хотя Молотов остался членом Политбюро, министром иностранных дел он больше не был.
В течение почти года, несмотря на нападки на сионизм внутри страны, Советский Союз продолжал поддерживать Израиль на международной арене. Но свидетельства того, что Израиль укрепляет связи с Западом и, прежде всего, с Соединенными Штатами, убедили Кремль перейти к поддержке арабских противников Израиля. С тех пор сионизм официально рассматривался как часть широкомасштабного империалистического заговора с целью подрыва единства социалистического лагеря руками живущих в нем евреев. Вера в угрозу сионизма выявила у Сталина затаенный антисемитизм, который и раньше не был так уж глубоко запрятан. В своих устных и письменных выступлениях Сталин избегал антисемитских заявлений, но в кругу своего льстивого окружения он издевался над еврейской манерой говорить и прочим. Хрущев вспоминал, что сказал ему однажды Сталин после того, как представители МГБ и партийные лидеры сообщили о недовольстве на авиастроительном заводе: «Передовым рабочим на заводе надо раздать дубинки, чтобы после рабочего дня они могли задать чертей этим евреям!» Провозглашение новой антисионистской политики сначала вызвало трудности в Центре. Когда полковник Отращенко объявил на встрече с работниками Управления по Ближнему и Дальнему Востоку КИ, что сионизм идет в ногу с империализмом, некоторые офицеры не поняли, как можно сопоставлять эти два понятия. Илья Джирквелов, перебежчик из КГБ, рассказывал, что они быстро сориентировались: «Было достаточно ясно, что это новое слово, оканчивающееся на „-изм“, не рифмовалось с марксизмом-ленинизмом. Таким образом, оно подпадало в один разряд с троцкизмом, и мы все поняли, что это плохо.»
Первое крупное наступление МГБ за пределами страны на сионистский заговор началось в Чехословакии. Владимир Боярский, старший советник МГБ в Праге начиная с лета 1950 года, получил свободу рук со стороны руководства Компартии Чехословакии в деле разоблачения «сионистского заговора». «Основным нашим врагом, — говорил он, — является международный сионизм, у которого в распоряжении имеется самая развитая шпионская сеть.» Первой значительной жертвой антисемитской охоты на ведьм, затеянной Боярским, стал первый секретарь областного комитета партии Брно, еврей Отто Шлинг, которого забрали в октябре 1950 года. Зимой 1950—51 года продолжались многочисленные аресты членов партии. В феврале 1951 года скорее всего по подсказке Боярского антисемит Андрей Кепперт был назначен директором управления СТБ по разоблачению врагов государства; он тут же создал специальный отдел по сионизму. Кепперт часто говорил своим коллегам, что людей, у которых нос крючком, он либо сразу брал на карандаш, либо сажал.
Боярский упорно утверждал, что за сионистским сговором должна была стоять более мощная фигура, чем Шлинг. К лету 1951 года его выбор пришелся на Генерального секретаря компартии Чехословакии Рудольфа Сланского, как на главного заговорщика, хотя на самом деле тот был убежденным сталинистом. По словам подполковника Богумила Доубека, начальника отдела расследований СТБ, Боярский и советники из МГБ подчеркивали «растущее влияние иудаизма на международной политической арене; они приводили в пример Рокфеллера, Ротшильда и других, связывая их имена с деятельностью Сланского, движимого евреями». В июне 1951 года Доубек и его помощник составили полный отчет по шпионажу и подрывной деятельности со стороны «еврейских буржуазных националистов», назвав Сланского и Бедржиха Геминдера, главу международного управления секретариата партии, как зачинщиков. После того, как Боярский и советники МГБ внесли свои поправки, отчет был направлен президенту Готвальду и министру безопасности Ладиславу Копржива.
Сталин однако решил, что доклад не годится для удачного показательного антисионистского процесса. В письме Готвальду от 20 июля Сталин сообщал, что собранные на тот момент доказательства недостаточны для того, чтобы предъявить обвинения Сланскому и Геминдеру, и потребовал отозвать Боярского за неудовлетворительное ведение дела. В личном письме, написанном четыре дня спустя, Сталин добавил, что Боярского должен заменить «более сильный и опытный человек» и что, как следовало из сообщений МГБ, Сланского необходимо отстранить с поста Генерального секретаря партии.