Кибернетика и общество (сборник)
Шрифт:
Всем известно, что эпоха Просвещения взлелеяла идею прогресса, даже пускай среди мыслителей XVIII столетия были те, кто полагал, что прогресс подвержен закону убывания плодородия и что «золотой век» общества вряд ли будет слишком сильно отличаться от картины, наблюдавшейся вокруг. Разрыв в «ткани» Просвещения, обозначенный Французской революцией, сопровождался повсеместным возникновением сомнений в обоснованности прогресса. Например, Мальтус считал, что культура его эпохи вот-вот падет под натиском неконтролируемого роста народонаселения, пожирающего все достижения человечества.
Линия духовной преемственности от Мальтуса к Дарвину очевидна. Великий вклад Дарвина в теорию эволюции заключался в том, что он стал трактовать эволюцию не как самопроизвольное восхождение от высшего к высшему, от лучшего к лучшему, в духе Ламарка, а как явление, в рамках которого живые существа проявляют:
Концепция «осадочных» форм была выдвинута вновь в работах доктора У. Росса Эшби. Он воспользовался этой концепцией для разъяснения понятия обучаемых машин. Эшби указывает, что машина, обладающая довольно случайными, произвольными характеристиками, будет иметь ряд состояний, близких к равновесию, а также ряд состояний, далеких от равновесия; по самой своей природе состояния, близкие к равновесию, будут сохраняться долго, тогда как другие состояния станут возникать только временно. В итоге в машине Эшби, как и в природе Дарвина, налицо видимость целеустремленности в системе, сконструированной без целеустремленности, – просто потому, что отсутствие целеустремленности по самой своей сути является переходным состоянием. Разумеется, в длительной перспективе простейшая цель достижения максимальной энтропии окажется преобладающей. Однако на промежуточных стадиях организм или общество организмов будут стремиться к тому, чтобы дольше сохранять те режимы деятельности, когда различные части работают согласованно, в соответствии с более или менее значимыми образцами поведения.
Полагаю, блестящая идея Эшби о нецелеустремленном и произвольно действующем механизме, который движется к своей цели через процесс обучения, не просто является одним из крупных философских достижений современности, но и сулит весьма полезные технические возможности решения задач автоматизации. Мы не только можем наделять машины целеполаганием; в подавляющем большинстве ситуаций машина, сконструированная для того, чтобы избегать ряда поломок и аварий, будет отыскивать цели, которых она способна достичь.
Даже в XIX столетии влияние теории Дарвина на развитие идеи прогресса не ограничивалось миром биологии. Все философы и все социологи черпали научные идеи из имевшихся в их распоряжении источников. Потому не должно вызывать удивления то обстоятельство, что Маркс и его современники-социалисты приняли дарвиновскую точку зрения по отношению к эволюции и прогрессу.
В физике идея прогресса противоположна идее энтропии, хотя между ними нет абсолютного противоречия. В тех направлениях физики, что непосредственно восходят к трудам Ньютона, информация, которая содействует прогрессу и направляется против возрастания энтропии, может передаваться посредством чрезвычайно малого количества энергии – или, возможно, даже совсем без энергии. Эта гипотеза в нашем столетии подверглась изменениям благодаря нововведению в физике, известному как квантовая теория.
Квантовая теория привела – что касается нашего предмета изложения – к новой связи между энергией и информацией. В примитивной форме эта связь прослеживается в теориях линейных звуковых помех в телефонной цепи или в усилителе. Наличие подобного фонового шума может показаться неизбежным, так как он зависит от дискретного характера токонесущих электронов, но все же этот шум обладает очевидной способностью к уничтожению информации. Потому цепь нуждается в определенном объеме коммуникативной мощности для того, чтобы сообщения не забивались собственной энергией. Гораздо более важным, чем этот пример, является тот факт, что сам свет имеет атомарное строение и что свет конкретной частоты излучается пучками, которые называются световыми квантами и располагают известным количеством энергии, зависящим от этой частоты. В итоге невозможно добиться излучения меньшей энергии, чем единичный световой квант. Передача информации не состоится без некоторого расхода энергии, потому не существует резких границ между энергетическим и информационным взаимодействием. Тем не менее для большинства практических целей световой квант является крайне малой величиной, а объем передачи энергии, необходимой для эффективного информационного
Значит, вопрос о том, толковать второй закон термодинамики пессимистически или нет, зависит от значимости, которой мы наделяем Вселенную в целом, с одной стороны, и от значимости локальных «островков» уменьшающейся энтропии, с другой стороны. Вспомним, что мы сами создаем каждый подобные «островки» уменьшающейся энтропии и живем среди других таких островков. В результате обычное различие перспективы между ближайшим и отдаленным заставляет нас придавать гораздо большее значение областям уменьшения энтропии и возрастания порядка, а не Вселенной как таковой. Например, вполне может быть, что жизнь является чрезвычайно редким фактором во Вселенной, что она ограничена, возможно, пределами Солнечной системы или даже, если рассматривать жизнь как явление, сопоставимое с той жизнью, какой мы главным образом интересуемся, – только пределами Земли. Впрочем, мы живем на данной планете, и возможное отсутствие жизни где-либо еще во Вселенной нас не слишком заботит – уж конечно, оно не беспокоит нас пропорционально подавляющим размерам остальной части Вселенной.
Также вполне допустимо, что существование жизни ограничено определенными сроками, что до самых ранних геологических эпох ее попросту не было, а в будущем, возможно, наступит пора, когда Земля вновь превратится в безжизненную, раскаленную или остывшую планету. Для тех, кому известен чрезвычайно ограниченный диапазон физических условий, при которых могут происходить химические реакции, необходимые для жизни в известных нам формах, само собой разумеющимся кажется вывод, что счастливый случай, обеспечивший продолжение жизни на Земле в любой форме, даже если не сводить жизнь к чему-либо наподобие человеческой жизни, – что этот случай, это стечение обстоятельств обречено на неизбежный и ужасный конец. Правда, мы можем преуспеть в придании нашим ценностям такого смысла, чтобы этот преходящий случай существования жизни, наряду с еще более мимолетным случаем существования рода человеческого, мог трактоваться как обладающий всеобъемлющим позитивным значением, вопреки своему недолговечному характеру.
При этом мы в самом прямом смысле являемся потерпевшими кораблекрушение пассажирами на обреченной планете. Однако даже при кораблекрушении человеческая порядочность и человеческие ценности вовсе не обязательно исчезают, и мы должны использовать их в полной мере. Мы пойдем ко дну, но таким образом, который нам самим покажется достойным самоуважения.
До сих пор мы рассуждали пессимистически, причем наш пессимизм представлял собой не столько эмоциональный пессимизм обычного человека, сколько интеллектуальный пессимизм профессионального ученого. Мы уже убедились, что теория энтропии и соображения о неизбежной тепловой смерти Вселенной не должны оказывать такого гнетущего морального воздействия, которое они вызывают в первый момент. Впрочем, даже такой беглый взгляд в будущее чужд эмоциональной эйфории среднего человека, в особенности среднего американца. Лучшее, на что мы можем надеяться, рассуждая о прогрессе во Вселенной, которая в целом движется к гибели, – что картина наших устремлений к прогрессу под гнетом тяготящей необходимости может обладать очищающим душу ужасом греческой трагедии. Увы, мы живем в эпоху, которая невосприимчива к трагедиям.
Воспитание типичного американского ребенка, принадлежащего к верхушке среднего класса, нацелено на то, чтобы заботливо оберегать его от осознания смерти и обреченности. Он воспитывается в вере в Санта-Клауса, а когда узнает, что Санта – всего лишь выдумка, то горько плачет. Более того, он никогда полностью не примиряется с устранением этого божества из своего пантеона и проводит большую часть своей последующей жизни в поисках какой-либо эмоциональной замены.
Факт индивидуальной смерти и неизбежность катастрофы навязываются ему опытом последующих лет жизни. Но все-таки он старается низвести эти неблагоприятные факты до уровня случайности и сотворить на земле «рай», где нет места неприятному. Этот «рай на земле» для него заключается в вечном прогрессе и поступательном движении к радостям и успехам.