Киборги не умирают
Шрифт:
— Не думай об этом! — проговорил Антон, не открывая глаз.
— Я не могу! — прошептал Курашов.
С трудом прорвавшись сквозь намертво впечатавшиеся картины минувшей войны, спецназовец нарвался на блокировку, которую поначалу вроде смог обойти, увидев гору рядом с каким-то зданием, в котором опознал местную электростанцию, потом его вышвырнуло оттуда, словно забредшего без спросу гостя.
— Вот это шарахнуло! — уважительно сказал Иван.
— Что это было?
— Унформер, что же еще? Он защищается! Теперь я понимаю, это он заставил Курашова сделать то, что он сделал.
— Кто его знает, — засомневался
— Мне все равно, — ровным голосом сказал Курашов.
— Пошли! — одернул Антона Иван. — Этих людей нам не понять.
Иван Федорович Летягин ходил по грибы в любую погоду. В этот сумрачный осенний день он промышлял в Грибном лесу. Накрапывал мелкий холодный дождь, и нашлось мало желающих погулять в такую погоду, и если совсем уж честно, вокруг не было ни души.
Сделав по лесу изрядный круг, Иван Федорович вышел к турбазе «Цезарь». Перед железными воротами обреченно мок под дождем старый «москвич», к которому хозяин относился явно наплевательски.
Был он давно не мыт. Боковое стекло со стороны водителя опущено до самого низа, и дождь хлестал внутрь салона. Летягин не стал подходить близко, но, однако заметил, что салон чем-то сильно испачкан.
В лагере было что-то не так. Стая собак вылетела вдруг из щели под воротами, сильно напугав старика, и молча кинулась наутек. Летягину показалось, что в лагере кто-то кричит. Все это вкупе обещало большие хлопоты, даже, может быть, пришлось бы искать возможность связаться с милицией, и Иван Федорович счел за лучшее сделать еще кружок по лесу, с надеждой, что машина уедет, крики прекратятся, и звонить никуда не придется. Обычно, в закрытых после лета лагерях подростки развлекались с девочками. Им бы пришлось не по душе, если б какой-то пенсионер попробовал им помешать.
Кружок получился солидный. Сначала не везло, а потом вдруг повалили песочники.
Располагались они россыпями. Выбирая одну, он уже видел вдали следующую. Забыв про время, он уходил все дальше от злополучного лагеря. Часов у него не было, но по его прикидкам выходило, что прошло не менее четырех часов, и он удалился от лагеря километров на семь. Уже были полны и ведро и лукошко, когда Иван Федорович выбрался на очередную полянку. Подняв голову, он чуть было суеверно не перекрестился.
Перед ним были давешние ворота, и так же безропотно мок перед ними старый "москвич".
На водительском кресле успела скопиться целая лужа. Летягин прислушался.
Сначала он ничего не слышал. Потом сквозь шум дождя донесся протяжный полный нечеловеческого страдания стон. Летягин оцепенел. Ему никогда не доводилось слышать, чтобы в голосе было столько боли. Стоны не прекращались ни на минуту. В лагере кто-то умирал. Умирал медленно и мучительно.
Летягина охватил ужас. Он вдруг ощутил, что стоит здесь совсем один в целом лесу, а в лагере не только кто-то умирает несколько часов, там еще кто-то УБИВАЕТ несколько часов. Летягин представил себе, что какой-то кровавый садист избрал лагерь своим пристанищем. Он заманивает сюда свои жертвы, чтобы предавать их мучительной смерти, и вот сейчас его очередная жертва безропотно умрет, и маньяк выйдет на
Летягин присел, где стоял, стараясь скрыться за корпусом машины. Раздался шум отворяемых ворот, потом шаги. Дверцу с противоположной стороны распахнули.
Неизвестный пошарил в бардачке. Он был так близко, что ему достаточно было придвинуться к окну, чтобы увидеть присевшего под ним старика. Для Летягина прошла бездна времени, прежде чем неизвестный отыскал, что ему было нужно.
Дверца захлопнулась, и опять послышались шаги, на этот раз удаляющиеся.
Старик не вставал с корточек до тех пор, пока шаги окончательно не затихли вдали.
Лишь после этого он осторожно заглянул сквозь окно в кабину. Представшая перед ним картина оказалась столь кошмарной, что показалась ему нереальной, словно сцена из фильма ужасов. Бардачок, дверца и все части кабины, которых коснулся неизвестный, были густо вымазаны в крови. С рулевого колеса свешивалась до самого пола тягучая полупрозрачная масса.
Летягин бросил поклажу и в панике кинулся прочь.
Александр Иванович Фомичев работал в Госавтоинспекции пятнадцать лет и, хотя и не имел образования, дослужился до лейтенанта. Было у него особое чутье на дела, где можно выслужиться и заработать поощрение. Одновременно, он проводил четкое разделение между теми делами, где можно выслужиться и теми, где можно нарваться.
В таких случаях, желательно не проявлять рвение, а еще лучше — сделать вид, что ничего не случилось. Если бы пятнадцать лет назад кто-нибудь сказал ему, тогда десантнику-афганцу, что он станет таким, он набил бы ему морду. Но с тех пор минуло пятнадцать лет, и жизнь пообкатала его.
Теперь идя на задание, Фомичев всегда помнил, что у него есть семья, сын-школьник, и никто не поможет мальчишке получить образование и выйти в люди, особенно при теперешней жизни, если его папаша геройски выскочит навстречу пуле на своей хлопотной работе.
Сигнал от Летягина сначала попал к дежурному по Управлению. Прежде чем позвонить, Летягин дал солидный крюк, чтобы попасть в "Каменные паруса", действующий круглый год профилакторий для моряков, где имелся один действующий телефон на всю округу.
Единственное, на что старик оказался способен после такого марафона, были несвязные реплики, для понимания которых требовалась изрядная доля усилия.
Однако наступившее позднее время не способствовало этому. Азия-плюс передавала любимую песню дежурного, которую тот слушал на импортной магнитоле, конфискованной у заезжих торгашей, звук был божественный. Старик раздражал.
— Машина, говорите, обнаружена. Какой марки? «Москвич»? Не могу понять, кому сейчас могла понадобиться эта рухлядь.
— С открытыми дверцами.
— Так и запишем: брошенный. Где он находится?
— Рядом с турбазой «Цезарь». Там в лагере…
— Записываем: брошенная машина у «Цезаря». Ваш сигнал принят и будет передан в ГАИ для проверки.
И дежурный повесил трубку.
— Мы передавали песню группы "Звездные хвосты". Сейчас реклама, — сказал диктор.
Дежурный выругался, помянув в сердцах чокнутого старика и всех его родственников.