Киевский особый…
Шрифт:
Проводимые в штабах и округах мероприятия не оказывали заметного влияния на повышение боевой готовности войск, так как до начала боевых действий частям и соединениям приграничных округов запрещалось занимать подготовленные рубежи обороны на границе. Да и последующие действия руководящего состава армий, корпусов, дивизий, полков, батальонов при переходе противника в наступление не были четко определены, все упиралось в слова — «до особых указаний». А какие могут быть указания, когда на твои части движутся вражеские цепи и уже отсутствует связь с вышестоящим командованием. Приказ должен быть один — «огонь!». А этого, к сожалению, 22 июня 1941 г. не произошло. До 6 часов 30 минут войскам приграничных округов не давалось
198
ВИЖ. 1992. № 8. С. 20.
Все эти даваемые вышестоящими штабами непродуманные указания, вводимые в войска запреты сеяли неуверенность и подавляли инициативу у низшего звена командного состава. Здесь прослеживается и вина командования КОВО, не выполнившего многих мероприятий, находившихся в их компетенции, ограничиваясь только докладами в Москву о надвигающейся опасности.
Маршал Советского Союза К. К. Рокоссовский вспоминал: «Несколько смущало нас и непонятным было спокойствие, царившее в наших руководящих военных верхах. Да и со стороны прессы веяло успокоенностью. Ничто не напоминало о надвигавшейся грозе. Несмотря на это, на душе было неспокойно… Откровенно говоря, мы, офицеры, не верили тому, что заключенный между Советским Союзом и Германией договор не будет ею нарушен…
Состояние дел тревожило. Работы по созданию укрепрайонов только развертывались, и требовалось длительное время для того, чтобы можно было опереться на эти укрепления в случае начала войны. Старые УРы были разрушены и заброшены. Невольно возникал вопрос, на что мы рассчитываем, чем объяснить такую беспечность, проявляемую со стороны Генерального штаба и командования КОВО… В воздухе пахло войной, и только слепые и глухие этого не замечали или не хотели замечать. Царило какое-то затишье и никакой информации не поступало сверху…
У меня лично, да и у многих генералов сложилось весьма невыгодное впечатление о командующем округом генерале М. П. Кирпоносе. Не по плечу ему была эта ответственная должность» [199] .
А обстановка на западных границах СССР продолжала усложняться. 11 июня 1941 г. по линии органов НКВД прошел доклад о том, что германское посольство в Москве 9 июня получило распоряжение из Берлина о подготовке к эвакуации. В нем указывалось, что в подвальном помещении посольства сжигаются архивные и другие документы.
199
ВИЖ. 1989. № 4. С. 52–55.
В этот же день поступило и тревожное сообщение из Берлина от «Старшины», в котором советский разведчик докладывал о неизбежности удара вооруженных сил Германии по войскам Красной Армии.
15 июня 1941 г. в Москву пришло кричащее сообщение от Р. Зорге о том, что война начнется 22 июня.
16 июня пришло очередное сообщение от «Старшины», в котором сообщалось, что все военные мероприятия Германии по подготовке вооруженного выступления против СССР полностью закончены и удар войск вермахта можно ожидать в любое время.
18 июня на советско-венгерской границе были задержаны два венгерских офицера, которые сообщили, что военное нападение на Советский Союз следует ожидать от 20 до 27 июня этого года. В этот же день в полосе 5-й армии КОВО через границу перешел фельдфебель германской армии, который сообщил, что война начнется в 4 часа утра 22 июня.
В этот же день советскому руководству было передано и сообщение из Швейцарии, в котором тоже было названо это число
20 июня на участке 94-го пограничного отряда Украинского погранокруга три подошедших к советским пограничникам венгерских солдата сообщили о готовящемся вторжении германских войск.
Даже работники центрального аппарата МИД, анализируя отдельные факты, делали серьезные выводы о готовящемся нападении. Так, заведующему протокольным отделом Народного комиссариата иностранных дел 19 июня 1941 г. поступил доклад начальника отдела капитана второго ранга Зайцева, в котором он сообщал: «…производя регистрацию поездок иностранцев, обратил внимание на следующее обстоятельство: весь аппарат германского военно-морского атташе в Москве состоит из семи человек. Из них выехало в Берлин четыре, на 20 июня заказали билеты оставшимся трем сотрудникам. Таким образом, в аппарате атташе не остается ни одного из известных мне сотрудников этого аппарата, что несколько необычно и странно» [200] .
200
ВИЖ. 1992. № 3. С.42.
Какой же можно было сделать вывод из приводимых фактов? Только один — и командование военных округов, и народный комиссар обороны, и члены правительства, и сам И. В. Сталин были прекрасно осведомлены о положении на западных границах СССР.
Да и в самом Генеральном штабе Красной Армии все руководство ожидало начала грозных испытаний. Генерал-майор В. А. Никольский (в 1941 г. — офицер разведуправления) вспоминал: «В Разведуправлении все ожидали войны со дня на день. Военное руководство вынуждено было дать указание о повышении боевой готовности войск, однако с оговоркой: на провокации не поддаваться. В ночь на 22 июня в атмосфере строжайшей секретности в Разведуправлении проводились мероприятия, на которых изучались и решались вопросы организации разведки в случае нападения Германии на Советский Союз» [201] .
201
ВИЖ. 1996. № 3. С. 42.
Игнорировать упрямые факты готовящегося нападения было нельзя, тем более, что ежедневно появлялись все новые и новые. 20 июня 1941 г. в Москву поступил доклад из Софии, в котором сообщалось, что «…Военное столкновение ожидается 21 или 22 июня, в Польше находятся 100 германских дивизий, в Румынии — 40, в Финляндии — 6, в Венгрии — 10, в Словакии — 7. Всего 60 моторизованных дивизий.
Курьер, прилетевший из Бухареста, рассказывает, что в Румынии мобилизация окончена, и каждый момент ожидаются военные действия. В настоящее время в Болгарии находится 10 000 немецких войск» [202] .
202
ВИЖ. 1992. № 4–5. С. 10.
Не осталось незамеченным и поведение сотрудников германского посольства в Москве, которые вечером 21 июня получили указание из Берлина — немедленно, не вызывая шума, уничтожить все секретные документы, вывести из строя радиопередатчик. Им предписывалось находиться в эти дни на своих квартирах, за город не выезжать, а к утру 22 июня доставить свои личные вещи в здание посольства.
Как стало известно позднее, германский посол в Москве граф Шуленбург получил тогда же указание в 4 часа утра 22 июня 1941 г. зачитать министру иностранных дел СССР важное заявление правительства Германии, которое будет передано ему по средствам связи.