Киллер рядом - к покойнику
Шрифт:
– Чист, – сказал один из них. – Евгений Ильич, при нем ничего нет. Только вот этот ноутбук.
– Только ноутбук? Ты что, Свиридов, твердо решил подохнуть? – спросил Климовский.
– Но только не здесь.
– Ладно, – сказал Бородин, едва удержавшись от кривой усмешки. – Поехали.
– Слыхал я, что нашего босса арестовали, – сказал Владимир уже в бородинском «шестисотом» «Мерседесе». – Или это ты, Михаил Иосифович, раздуваешь из гандона аэростат?
– В самом деле, – сухо ответил Климовский.
– А вы что, со мной поедете?
– Боюсь тебя оставлять вне своего надзора, – замысловато ответил Климовский. – Заматерел ты, Свиридов. Заматерел и ссучился. Так что надо наверняка.
– Правда, любопытный диалог? – поочередно повернулся к зажавшим его меж своими здоровенными мускулистыми телесами амбалам Свиридов. – Приговоренный к смерти задушевно разговаривает с тем, кто его приговорил?
«Мерседес» уже вынесся на Московскую кольцевую, когда Климовский сказал:
– А что это ты всюду таскаешь свой ноутбук? Это, случайно, не в нем компромат... в основном на тебя самого?
– Ну... насчет «в основном на меня самого» – это ты, Михаил Иосифович, определенно преувеличиваешь. Там и на тебя полдесятка «пожизняков» накопать можно.
– А дай-ка взглянуть.
– Взглянуть? А тебе что, это так любопытно?
– Дай-ка сюда, Корней, – приказал Климовский.
Громила послушно отдал ему ноутбук.
– Какой там у тебя личный код, Владимир Антоныч? – почти дружески спросил Климовский.
– А вот такой, – в тон ему ответил Свиридов и продиктовал цифры кода.
Климовский с удовлетворением увидел на экране «Acsess allowed» – «доступ разрешен» – и начал с нескрываемым любопытством ждать.
– А чего это он? Виснет, что ли, с перепугу? – через пять секунд сказал он.
– Дай-ка сюда, – сказал Владимир. – Не бойся, ничего я не сделаю. Просто у меня двойной доступ. Я же хитрый хлопец. Погоди... вот так.
И он передал Климовскому ноутбук, на экране которого значилась огромная переливающаяся цифра «20», тут же сменившаяся на «19», «18»... и так далее.
– Грузится база данных, – сообщил Свиридов.
«Мерседес» уже оставил за собой столицу и теперь ехал по вечереющему зимнему шоссе. Ни впереди, ни сзади не виднелось ни одной машины.
– Притормози, – приказал водителю молчавший все это время Бородин. – Хватит... а то так, пожалуй, и до Питера доедем.
Климовский посмотрел на экран ноутбука, на котором «пятерка» сменилась на «четверку», и сказал:
– Да... пора.
«Три».
Свиридов перегнулся через сидящего справа от него охранника и взглянул на монитор...
«Два».
Свиридов поднял руку, вытирая пот со лба, и вдруг резко ударил локтем сидящего слева от него охранника, преграждавшего выход...
«Один».
...Сидящий справа амбал направил на Владимира пистолет, готовясь выстрелить и оборвать непомерно затянувшуюся жизнь экс-шефа второго отдела, – и вдруг тонко, по-бабьи, заверещал Климовский, увидевший напротив себя, на экране ноутбука,
Плохо, когда ты один – как Свиридов, но еще хуже, когда ты ноль.
Вероятно, нечто подобное промелькнуло в голове Михаила Иосифовича, прежде чем ноутбук в его руках обернулся клубом туго свитого, закрученного, упругого пламени... клуб разорвался, выбросив во все стороны клинки огня.
Амбал, который уже почти что спустил курок, закричал от нестерпимой боли, а мгновением раньше Свиридов, вытолкнув оглушенного им охранника слева от себя в молниеносно открытую дверь, вывалился вслед за ним из сильно сбросившего скорость «мерса» и покатился в кювет.
Любой человек переломал бы себе при этом все руки и ноги и умер бы и без участия недоброжелателей – просто замерз бы в надвигающейся зимней ночи, и все тут.
Но Свиридову удалось справиться со своим телом и избежать серьезных травм, хотя, когда он скатился в какой-то овраг, занесенный глубоким снегом, ему показалось, что у него переломаны все кости и порваны все сухожилия.
...А «Мерседес» с Климовским, Бородиным и их людьми, на ходу взорвавшись, не удержался на трассе и, слетев с дороги, несколько раз перевернулся, вздымая клубы снега и продирающихся сквозь них клинки пламени, а потом лег на днище и взорвался еще раз.
Это рванул бензобак.
Свиридов, задыхаясь, приподнялся на локте, и в этом локте, как в бензобаке изувеченного «мерса», судорожно рванула боль. Ничего. Не стоит проверять, остался ли там, в машине, кто-либо жив.
...Если кто-то еще и жив, то скоро все равно превратится в груду обгорелого мяса. После таких камуфлетов и последующих пируэтов не выживают.
А он сумел обмануть Климовского. Старый лис попался на самом глупом и обидном для каждого истинного профессионала – на самоуспокоенности. Поверил, что ничего уже не сможет сделать Владимир, что он загнан в тупик и будет теперь с фатализмом мусульманина ждать последнего аккорда своей короткой жизни.
Последнего аккорда своей «козлиной песни».
Владимир судорожно глотнул, и перед глазами, как строки телетайпа, сквозь дурнотную пелену продрались какие-то неясные слова. Что-то вроде: «Боже мой... неужели уже пришла пора?.. неужели под душою так же падаешь, как под ношею?.. А казалось, казалось еще вчера... дорогие мои... дорогие... хорошие...»
Ах да... Есенин.
Свиридов ткнулся лбом в жесткий, раздирающий кожу лица наст, и внезапно для самого себя заплакал от внезапно схлынувшего и распустившего пульсирующие болью мышцы напряжения...
Эпилог
Фокин сидел перед экраном телевизора и пил водку.
А что он еще мог делать, если по принадлежащему БАМу телеканалу была развязана истерия по поводу ареста хозяина и дикторы наперебой соревновались в том, кто жестче скажет о произволе в России, о чекистских методах, о нарушении свободы слова и раздувании надуманных скандалов?