Ким Филби - супершпион КГБ
Шрифт:
В написанном Филби сообщении точно отображается возникшая ситуация: «Узкая перспектива открывается из засыпанных землей блиндажей на линии расположения британских войск. Сырая тяжелая дымка, предвещающая сильные дожди, не позволяла что-либо различить на линии горизонта. Расположенные близко друг от друга на открытых полях города и деревни, здания, которые были построены из кирпича, из-за постоянного дыма были окрашены в красновато-серые тона. «Мадемуазель Франция» отсюда казалась далекой. Мрачные облака уныло следовали один за другим. У многих вызывали разочарование медленные темпы подготовки к решительному сражению. Они ожидали опасности, а нашли унылое беспросветное
Корреспонденты впадали во все большее отчаяние. Филби, Дуглас Уильямс^из «Дейли телеграф» и Алан Морехед из «Ньюс кроникл» организовали столовую в доме француза — торговца вином и пригласили на обед группу высокопоставленных армейских офицеров. Они хотели накачать их вином из погребка виноторговца и вызвать на откровенный разговор. Однако генералы хорошо пообедали, с удовольствием выпили, но ничего не рассказали.
Много позднее, возвращаясь к этим событиям во время беседы со мной в Москве, Филби признал, что корреспонденты дали себя одурачить, когда поверили военным, что немцы не атакуют, так как считают «линию Мажино» неприступной.
«Только один из нас, покойный Уэбб Миллер из «Юнайтед пресс», будучи сильно пьяным, предсказал возможное развитие событий. «Немцы, — сказал он, — пройдут сквозь эту линию укреплений, как дерьмо пройдет сквозь сито». Многие из нас были крайне удивлены, когда именно так и произошло. Возможно, и Уэбб, но уже в трезвом состоянии.
Наверное, военные систематически вводили нас в заблуждение. Однако любой, кто позволил себя дурачить на протяжении восьми месяцев, должен взять немалую долю вины на себя. Во время этой «странной войны» я услышал только два высказывания, которые нашли подтверждение в ходе последующих событий. Одно из них сделал Антони Иден, занимавший тогда пост государственного военного министра, а другое — герцог Виндзорский. Во время неофициального пресс-брифинга Иден заметил: «Безрассудно рисковать исходом битвы с немцами на территории Бельгии».
Во втором случае, в предрождественский вечер 1939 года я одиноко сидел в ночном баре в Метце, когда герцог Виндзорский, начав разговор, обронил: «Если немцы атакуют, здесь начнется кошмар».
Я сомневаюсь, что военные умышленно вводили нас в заблуждение. После падения Франции я считал, что именно это имело место, поскольку, по моему мнению, ни один эксперт не мог так безнадежно ошибаться. Но позднее я увидел, что такой же нелепой оказалась британская экспертная оценка способности Красной Армии к сопротивлению. Поэтому в Аррасе военные, возможно, действительно верили, что выиграют войну «в комфортных условиях».
К счастью, кроме своих проходящих цензуру сообщений в «Таймс», я имел возможность передавать ценные сведения другой стороне, которую совершенно не интересовали оптимистические разглагольствования нашего командования. Нужны были проверенные военные данные: численный состав и месторасположение подразделений, калибр и количество пушек, действия танковых соединений и т. п. Если бы не это, мое пребывание в Аррасе было бы совершенно бессмысленным».
«Странная война» закончилась 10 мая 1940 года. Немцы нанесли удар, двигаясь через Бельгию, Нидерланды и Люксембург. События развивались столь стремительно, что корреспонденты не поспевали за ними. Филби и несколько других журналистов на короткое время оказались в Брюсселе и в кафе напротив главного вокзала заказали себе пиво. Официант не хотел им давать немецкого пива. «Но это хорошее пиво», — настаивал Филби. По возвращении в Аррас им было приказано приготовиться к отступлению в Амьен — немцы уже вступили в Брюссель. «Хорошо сделали, что мы выпили там мюнхенского
Корреспондентам удалось поспать в Амьене только час. Их разбудили и известили о том, что немецкие танки уже находятся на окраине города. Спешно покинув город 18 мая, они на следующий день оказались в Булоне.
Наконец-то корреспондентам было о чем рассказать, но, к сожалению, они не могли послать своих сообщений, так как с Лондоном не было связи. Не могли они попасть и на фронт, командование отобрало у корреспондентов машины. Филби предложил организовать в Ле Тукете игру в гольф, но городок тоже вскоре оказался в руках немцев. Во вторник 24 мая корреспонденты отплыли домой.
Полное благодушие царило в Великобритании. Возвратившемуся домой Филби пришлось многие часы спорить с бухгалтерией газеты «Таймс» по поводу своего багажа, который армейские хозяйственники забыли в Амьене во время бегства из города. Филби справедливо указывал: «Я боюсь, что в Лондоне сложилось неправильное впечатление об условиях нашей жизни во Франции». К своему объяснению он приложил список утерянных вещей, указав их стоимость. «Пальто из верблюжьей шерсти (два года носки) — 15 гиней, данхилловская трубка (после двух лет использования ее качества улучшились) — один фунт десять шиллингов, шляпа — один фунт». Всего сто фунтов стерлингов шестнадцать шиллингов. Филби не мог удержаться и добавил, что цены он взял из армейского каталога. Бухгалтерия «Таймс» деньги выплатила.
Через три недели Филби вновь оказался во Франции. Из Дюнкерка с позором эвакуировался британский экспедиционный корпус, однако английские войска направлялись во Францию для защиты Парижа. Филби должен был представлять газеты «Таймс» и «Дейли телеграф», Грей — «Дейли миррор», «Дейли геральд», «Пишт», «Санди гшкториал», Эвелин Монтегю — «Манчестер гардиан» и «Дейли экспресс». Они пробыли там всего четыре полных нелепостей дня. Первый день пили в армейской столовой в Шербурге, второй — ехали в Ле Мане, третий переваривали новости, которые от них ждали в Лондоне, четвертый — попали под бомбардировку в Бресте, ожидая последних пароходов до Великобритании. На следующий день в Лондоне Филби по радио услышал о капитуляции Франции.
Дональду Маклину, который учился вместе с Филби в Кембриджском университете, также пришлось бежать от немцев. Когда Филби находился в Испании, Маклин делал очень успешную карьеру в министерстве иностранных дел Великобритании. Летом 1934 года он закончил университет первым студентом по французскому и немецкому языкам и в октябре начал заниматься в фешенебельной школе «Тургет», расположенной около Британского музея, которая была известна тем, что успешно готовила молодых людей из хороших семей к экзаменам для поступления на работу в МИД. Маклин достаточно хорошо выполнил письменные работы, чтобы быть допущенным к устным, во время которых на экзаменаторов оказали хорошее впечатление его приятные манеры, уравновешенный характер и общепринятые в Великобритании взгляды.
К тому времени Маклин тоже уже сбросил «свою марксистскую оболочку». (Когда его спросил об этом друг-коммунист, Маклин ответил: «Я решил, что мое будущее связано больше с угнетателями, чем с угнетенными».) Поскольку известно, что резкая перемена взглядов у Филби и Берджесса произошла после их привлечения советской разведкой к сотрудничеству, можно предполагать, судя по итогам бесед с Маклином во время экзаменов в МИД (проявил общепринятые взгляды), что он был завербован русскими в конце 1934 года.