Киммерийский аркан

Боровых Михаил

Но Ханзат был настроен благодушно, он шел показать силу и мастерство, размять мышцы, повеселить своих людей.

Дагдамм же отнесся к поединку как к бою насмерть.

Борьба их была недолгой. Они столкнулись с таким стуком, будто сошлись в бою не люди, а дикие быки, а потом Дагдамм схватил Ханзата за мощное бедро, оторвал его от земли и бросил на спину. Поединок завершился в тот миг, когда Ханзат гулко упал широченной спиной на твердую землю. Он почти тут же вскочил, но дело было кончено.

На лице его на какой-то

миг проявилось чувство глубокой досады, но он тут же рассмеялся и протянул руки, чтобы братским объятием воздать должное силе и мастерству своего победителя. Но вместо этого ему пришлось подхватить Дагдамма, который, изнуренный кратким, но бешеным усилием, чуть не лишился чувств.

Ханзат-хан помог отнести Дагдамма к его шатру, хотя тот очень скоро пришел в себя и в такой помощи уже не нуждался.

Все время словоохотливый гирканский силач выражал восхищение сноровкой Дагдамма и его силой, и до смерти надоел царевичу, который чувствовал себя скверно и хотел остаться один в покое и тишине.

Потом Ханзат куда-то ушел, и Дагдамм облегченно вздохнул, особенно когда на его пылающее плечо легла прохладная рука Балихи.

Но очень скоро снова раздался шум, гул, смех, чьи-то крики, и на пороге шатра опять появился Ханзат. В руках он держал огромную тарелку, полную сладостей - небольшие кусочки белого хлеба с изюмом, политые медом. Прежде чем Дагдамм, уже понявший, к чему идет дело, успел выпроводить его, Ханзат зачерпнул своей ручищей сразу несколько печений и бесцеремонно впихнул их в рот царевича, который тот открыл, чтобы разразиться бранью.

– Тамыр, брат!
– вскричал Ханзат.

Дагдамму волей-неволей пришлось прожевать и проглотить сладости. Выплюнуть было бы крайним неуважением.

– Тамыр.
– проворчал он с плохо скрытой досадой, тоже зачерпнул печенья и впихнул его в рот хану. Может быть, Дагдамм и надеялся, что незваный побратим подавится и умрет, но закормить Ханзата до смерти не получилось бы ни у кого во всей Орде.

Пути назад не было. Побратимы обменялись кинжалами, обнялись, съели еще по пригоршне сладостей.

Люди Ханзата приветствовали ритуал, стражи Дагдамма сначала хранили молчание, но потом он свирепо глянул на них, и киммирай тоже принялись кричать и бить рукоятями мечей по щитам. Воодушевление было столь сильно, что еще несколько человек из числа простых воинов обменялись кинжалами и откушали из одной чаши.

Дагдамм мрачно подумал, что Ханзат не так-то прост.

Обычай побратимства - тамыр - обязывал всегда сражаться на стороне друг друга, делить добычу, кров и пищу. И вот он оказался связан клятвенными узами с гирканским ханом. Он - сын великого кагана, киммирай!

Ханзат затеял бы пирушку, но, отговорившись нездоровьем, Дагдамм все-таки расстался с новым родичем и уснул тяжелым сном, в котором его то и дело преследовал Ханзат с тарелкой печенья и криками "тамыр!".

Путь через

степи.

В поход выступили через три дня. Дагдамм, все еще ощущая себя слабость, но готовый скорее умереть, чем признаться в этом, согнулся в седле. Конь шагом шел во главе воинства.

Каррас все-таки решил отправить сына во главе передового отряда, сам двигался вместе с обозом.

Расстояние между ними росло с каждым часом пути. Воины Дагдамма и побратима его Ханзата ехали налегке, взяв с собой лишь самое необходимое. У каждого было по три-четыре, а то и пять лошадей, на одной воин ехал сам, на другой вез поклажу, другие шли налегке, отдыхая и набираясь сил.

Хвалясь друг перед другом, перепрыгивали со спины одного скакуна на другого прямо на ходу, особым шиком считалось сделать это во время скачки галопом. Один молодой гирканец упал на землю и сломал себе шею. Дагдамм еле удержался, чтобы не высмеять его. Но промолчал. Не хотелось оскорблять новоявленных побратимов. За время болезни он многое передумал и о многом говорил с Балихой.

Раньше он никогда не говорил с женщинами ни о чем, кроме того, какую позу им принять, чтобы ублажить его. Сама мысль о том, что с женщинами можно разговаривать казалась ему смешной. Но эта гирканка была умной. Женщина-рабыня, существо, находящееся ниже (и стоившее меньше) хорошей лошади и доброй охотничьей собаки, оказалась умнее многих мужчин. Дагдамм был поражен этим.

Балиха сумела выполнить его поручение, став близкой подругой жены проклятого асира, и приносила Дагдамму все выведанные тайны. Но царевич довольно скоро охладел к Гриму и его жене. В трезвом размышлении он понял, что настоящей ненависти к чужеземцу не испытывает, потому что истинная причина его гнева на Грима - воля великого кагана.

Виной всему был Каррас. Дагдамм рос в тени отца, человека сильного и выдающегося, и вся его жизнь с тех пор, как ему исполнилось тринадцать лет, была попыткой выйти из этой тени. Он любил и ненавидел кагана, одновременно больше всего на свете желал заслужить похвалу из его уст, и свернуть старому деспоту шею, занять его место.

Каррас, кажется, отлично знал об этом, и - об этом думать было тяжелее всего - нарочно держал Дагдамма в вечном напряжении чувств, специально оскорбляя и унижая на виду у всей Орды.

Сколько он себя помнил, Дагдамм всегда пылал гневом. Сейчас, то ли оттого, что близость смерти остудила его кровь, то ли под влиянием долгих разговоров с Балихой, он впервые в жизни ощутил, что такое покой.

Конечно, Дагдамм остался собой. Балиха даже не стала его единственной наложницей, он нередко брал себе в постель других женщин. Он не разлюбил выпивку и драки. Но в его душе поселилось что-то еще кроме необузданных страстей. Должно быть, это было честолюбие.

Силы быстро возвращались к нему. Тяготы пути он переносил легко, болезнь его угасла.