Киммерийский аркан
Шрифт:
– Пусть твой день будет добрым, Ханзат-хан.
– почтительно, но без всякой угодливости поклонился седобородый авахан.
– Я Нангиалай, слуга великого эмира.
Кидерн хмыкнул, но промолчал. У него были рабы-аваханы, и он немного знал аваханский язык.
– Вчера был день великой битвы.
– сказал Ханзат.
– И мы были неудержимы, а вы - неодолимы.
– Все так.
– Пало много отважных воинов. Мы вдоволь потешили богов.
– продолжал текучую речь Ханзат. Баруласы очень гордились своим красноречием.
– Наш повелитель
– И самые зоркие глаза порой застилает туча.
– в тон Ханзату согласился Нангиалай.
И ясно было, что разговор пошел по правильному пути.
Сейчас Ханзат и Нангиалай будут долго выражать друг другу восхищение отвагой и силой, помянут убитых, а саму битву решат считать конченной без победителя. Спешатся, сядут на коврики, выпьют кумыса. И польется поток баруласского красноречия, перемежаемого аваханской учтивостью.
Скорее всего, потом, когда говорить будут уже Бахтияр и Каррас, речей об уважении к отваге врага будет еще больше. Каррас отдаст Бахтияру останки его брата, Бахтияр признает, что во всем виновен Керей-хан. И они просто разойдутся. Потому, что каждый в глубине души не верит в свою окончательную победу, а цена поражения представляется слишком высокой.
Не первый будет "вечный мир", который не продержится и до следующего лета.
– Вчера я потерял младшего брата.
– сказал Ханзат-хан. И в самом деле, вчера пал, сраженный аваханской стрелой один из четырех или пяти дюжин незаконных отпрысков его отца. Кажется, звали его Тохта, и служил он десятником. Но зачем все это знать Нангиалаю? Ведь Ханзат не солгал в самом важном.
– Я вчера потерял сына.
– горестно вздохнул Нангиалай.
И тут раздался каркающий смех. Засмеялся Кидерн.
– Нангиалай!
– выкрикнул он.
– Старый бородатый козел!
Кидерн хлопнул Коди по плечу.
Аваханский посланец изумленно воззрился на хохочущего киммирая.
– Узнаешь эту добрую шкуру на плече моего брата по мечу!?
А на перевязи меча Коди, в самом деле, темнел кусок скальпа Тариалая.
– Это шкура твоего сына, бородатый ты козел! Твой сын отошел к предкам без волос, без пальцев, и даже...
– Кидерн согнулся от смеха.
– Даже без уда!
На лице Нангиалая отразилась такая душевная мука, что даже Ханзат-хан, который и сам многих людей отправил к предкам изувеченными, вздрогнул. Миг казалось, что старый воин пропустит бахвальство Кидерна мимо ушей, что ради общего мира он предпочтет не услышать страшных слов киммерийского всадника.
Но уже в следующее мгновение Нангиалай выхватил из-за пояса чуть изогнутый длинный кинжал и метнул его в хохочущего Кидерна. Кидерн неминуемо погиб бы, но Коди отбил кинжал своим щитом.
– Пламя Ормузда!
– вскричал Нангиалай, обнажая саблю.
Ханзат-хан никогда не был трусом, никогда не бежал ни от одного противника. Но сейчас он видел себя посланником
Вот только у Нангиалая от горя разум совсем помутился.
И он обрушил кривой клинок на темя Ханзат-хана.
Через мгновение киммирай, аваханы и гирканцы сцепились друг с другом.
Кидерн, хоть и пьяный, не утратил ни ловкости, ни мастерства. Он отрубил вооруженную руку одному авахану, раскроил голову другому, но, видя, как со стороны лагеря скачут на помощь, по меньшей мере, полсотни всадников, развернул коня обратно.
– Ублюдки! Они убили Ханзата!!!
Крича во всю глотку "ублюдки убили Ханзата" Кидерн поскакал в киммерийский лагерь, пока остальные еще рубились с аваханскими посланниками.
С теми самыми словами он ворвался в шатер Дагдамма, который еще спал.
– Они убили твоего тамыра! Ублюдки убили твоего тамыра, Дагдамм!
Дагдамм вскочил. Глаза спросонья были пустыми, но на ногах он стоял твердо.
– Проклятые ублюдки убили Ханзат-хана!
– повторил Кидерн, размахивая окровавленным мечом.
– Я убил двоих, но поздно!
– Аваханы убили посланника?
– спросил Дагдамм, не веря своим ушам.
– Да! Он ударил его саблей по темени, прежде чем Ханзат обнажил меч!
– выпалил Кидерн, не солгав ни слова.
– Бей в большой барабан!
– бешено сверкнув глазами, приказал Дагдамм.
Кидерн как будто замер от неожиданности.
– Но ведь большой барабан... Каган...
– Я сын кагана и приказываю бить в большой барабан!!!
Кидерн понимал, что спасение его только во внезапности, что чем больше событий случится за день, тем больше вероятность, что все забудут, с чего резня началась, и бросился выполнять приказание.
Барабанщики мирно завтракали, размачивая в молоке хурут и сухари. Он пинками поднял их с земли.
– Царевич приказал бить в большой барабан!
Все три барабанщика, молодые воины, привычные к повиновению, не задали ни одного вопроса. Они сбросили кожаный полог, укрывавший страшный большой барабан от сырости, вытащили тяжелые палки и через несколько мгновений над киммерийским лагерем понесся мерный гул.
Кидерн на коне метался по лагерю. Люди не готовы были выступить в бой прямо с утра, некоторые еще не проснулись, но Кидерн и бой барабана быстро привели их в воинственное расположение духа.
Он прискакал к гирканцам.
– Ублюдки убили вашего хана!
– крикнул он коренастым воинам, собравшимся под бунчуком Ханзат-хана.
Мерген выбежал из шатра, по пояс голый, косицы распущены, борода всклокочена.
– Мерген-хан, они убили твоего брата!
– крикнул Кидерн и помчался дальше.
А вослед ему летел бой барабана.
Дагдамм ругаясь, на чем свет стоит, подбежал к коновязи. На нем не было доспехов, только короткую и узкую кольчугу он успел натянуть на себя. Грива черных волос рассыпалась по спине. Он вскочил на спину Вихря.